Ночные бдения

Но я отвлекся. У Тобакку есть любовница – Великая Кика, говорят, что она самая красивая и коварная женщина страны, дочь великих служителей Светлоокого, хранительница тайн хотов. Говорят, что каждый день в ее честь одному из рабов отрубают голову и выставляют ее, усыпанную драгоценностями из имперской казны, в тронном зале. За ночь со своей любовницей набожник платит короной. Говорят, что она великая колдунья и наслала на Императора зло, поэтому его глаза не замечают бедствий страны, поэтому он, как немощный старик, сидит в своем замке.

Огромные налоги не дают земледельцам и ремесленникам спокойно работать и жить на заработанное, потому что после всех поборов жить не на что. В почете только военные и знать, уж они-то могут позволить себе делать что угодно и когда угодно.

Мирные земледельцы обрабатывают плодородные поля провинций Лакха, Тальке, Мутима, Сенье, выращивая различные овощные и плодовые культуры, в основном корнеплоды, фрукты, зерно. Некоторые из них были богатыми, но большинство с трудом могли прокормить свои семьи. День и ночь они горбатились на полях, чтобы однажды пришли псы-хоты (сборщики налогов) и отобрали у них весь собранный урожай, оставив горстку зерна. Запасливые и умные хозяева старались очищать свои поля пораньше и прятать собранное богатство в тайные подвалы, только таким образом можно было сохранить часть урожая.

Скотоводы жили немного богаче и спокойнее. За каждую проданную тушу они платили налог набожнику, размер которого он сам и устанавливал. Как бы ни был он высок, всегда находились ловкачи, обходившие закон. Самые зажиточные скотоводы провинции Лакха имели многотысячные стада и огромный годовой доход. Сам Жука на старости лет мечтал уехать в Лакху и стать пастухом, на крайний случай забойщиком. Разбогатеть, купить запущенное поместье, жениться и воспитывать детей.

Далее. Знать, в Империи они назывались артаками, делилась на две группы: те, кто за набожника, и те, кто сами за себя. Подданные набожника позволяли себе всякие гадости, вели распущенную богатую жизнь, неуемно проявляя власть, короче, как у нас. Это были самые богатые люди Империи, из которых повстанцы мечтали сделать шашлык и угостить им набожника через нетрадиционное место.

Вторая группа отличалась тем, что от этой знати осталось лишь одно слово, они были либо скотоводами, либо земледельцами, либо воинами и заключали браки с богатыми простолюдинами. Они не вмешивались в политику набожника, и тот благодарил их низкими налогами и обширными правами.

Жука рассказал мне о повстанцах. Несколько лет назад при дворе Императора жила его родственница и любимица – Шанкор. Это была девушка из очень знатной и богатой семьи, которая отличалась особой просвещенностью. Император всегда прислушивался к мнению ее отца, и мнение это было не в пользу набожника. Тобакку хотел править сам. Поэтому отца Шанкор убили ночью из-за угла. И она восстала против набожника. Но Тобакку не мог допустить, чтобы какая-то глупая девчонка, женщина, противодействовала ему. Он сделал ее жизнь невыносимой, ежедневно он выдумывал все новые и новые козни, которые затмевали ее солнце в глазах Императора. «Подлец добился своего», – говорил Жука, – «и Шанкор ушла из дворца опозоренная вдвойне – своей слабостью и силой набожника».

Уже давно народ был недоволен политикой набожника и бездействием Императора. Вокруг обиженной Ала-Тер стали собираться другие обиженные, и теперь повстанцы – это сила, которую боится набожник, которую боится народ и даже Император! Единственное, чего хотят повстанцы, – прогнать Тобакку и хотеров из страны, чтобы воцарился мир и порядок, бывшие до него.

В словах Жуки, когда он говорил об этом, чувствовалась несгибаемая уверенность и какой-то особый магнетизм, каким яростным огнем, какой страстью горели его глаза, как он преображался из оборванного бродяги в гордого и свободного человека, и как часто его проповеди заканчивались приступами безумия!..

***

Однажды поутру, уже после завтрака, я вместе с Марци-Марцибусом возлежал на небольшом пригорке за деревней, наслаждаясь прохладой в тени раскидистых деревьев – палакамов, которые обладали поистине величественной кроной.

Лето было в самом разгаре, и разгар этот похож был на баню, а солнце на главного банщика. Я люблю лето, но когда на улице такая жара, что плавятся кости, очень хочется зимы и прохлады.

Марци, ничком раскинувшись на траве, насвистывал какую-то бравурную песенку, я же предпочитал послушать других певцов – пернатых.

– Вот скажи, Марци, ты веришь в существование разных миров? – спросил я.

– Донджи говорит, что есть только один мир – Империя, – ответил он, покачивая ногой.

– Марци, во Вселенной существует множество планет и миров, много измерений, и миры в разных измерениях так похожи!

– Донджи говорит, что мир один, и я ему верю, – гордо ответил Марци.

– Эх, Марци-Марцибус, – посетовал я, – если Донджи скажет, что у тебя две головы, ты тоже поверишь?

– Ну, это заведомо ложь, Андрэ, я знаю, что у меня одна голова; но ведь я не знаю, один ли мир, а Донджи старый и мудрый, поэтому я верю ему.