Впервые его осенило, что у таинственного корреспондента были такие же инициалы, как у него самого. Хотя нет, не впервые. Он сразу это заметил, но не придал значения. Мало ли у кого какие инициалы, тем более такие распространенные: у Уильяма Швенка Гилберта точно такие же, у Уильяма Шекспира – и много еще у кого. И все же сейчас он подумал, что это по-настоящему странное совпадение. У него даже мелькнула мысль: не сам ли я отправляю себе открытки? Такое бывает, особенно у людей с раздвоением личности. Не то чтобы он страдал чем-то подобным. Конечно нет. Но как тогда объяснить происходящие с ним перемены – этот раскол в работе, который не только мешал ему сосредоточиться, но теперь стал влиять и на стиль, так что один абзац получался затянутым и тяжелым, с нагромождением придаточных предложений и чрезмерным количеством точек с запятой, а другой выходил четким и острым и состоял сплошь из коротких рубленых фраз?
Уолтер вновь присмотрелся к почерку на открытке. Почерк самый что ни на есть обыкновенный – так может писать кто угодно, – такой нарочито обыкновенный, что, возможно, поддельный. Теперь Уолтеру стало казаться, что этот почерк даже чем-то похож на его собственный. Он уже собирался швырнуть открытку в огонь, но вдруг передумал. Надо будет кому-нибудь ее показать, решил он.
Его приятель сказал:
– По-моему, тут все ясно, дружище. Эта женщина – сумасшедшая. Я уверен, что это женщина. Наверное, влюбилась в тебя и хочет, чтобы ты ею заинтересовался. Не бери в голову. Людям, чьи имена появляются в прессе, вечно пишут какие-нибудь сумасшедшие. Если эти открытки тебя беспокоят, просто выбрасывай их, не читая. Подобные личности склонны к проблескам ясновидения, и если она почувствует, что ее письма тебя задевают, ты от нее не отделаешься.
Поначалу слова приятеля успокоили Уолтера Штритера. Женщина! Наверняка какая-нибудь тихая, серая мышка, воспылавшая к нему нежными чувствами! О чем тут беспокоиться? Это даже по-своему мило и трогательно, и он начал думать о ней и рисовать ее в воображении. Интересно, а как она выглядит? Даже если она чуточку сумасшедшая, что с того? Но затем подсознание, которое всегда найдет пищу для мучительных размышлений, а также неумолимые законы логики подсказали ему неприятную мысль: допустим, эти открытки шлет сумасшедший, и если ты пишешь их сам себе, не значит ли это, что ты тоже сошел с ума?
Он попытался прогнать эту мысль, попытался уничтожить открытку, как все предыдущие. Но что-то в нем захотело ее сохранить. У него было странное чувство, будто эта открытка сделалась частью его самого. Поддавшись необъяснимому порыву, неодолимому и пугающему, он спрятал открытку за часами на каминной полке. Видеть ее он не видел, но знал, что она там есть.
Теперь ему пришлось признаться себе, что эта история с открытками сделалась чуть ли не основным содержанием его жизни. Она создала новое поле для мыслей и чувств, но в основном совершенно непродуктивных. Все его существо напряглось в ожидании следующей открытки.
И все же, когда открытка пришла, она застала его врасплох, как и все предыдущие. Он даже не смог заставить себя посмотреть на картинку.
«Надеюсь, у Вас все хорошо и Вам понравится эта открытка из Ковентри, – было написано на обороте. – Вас когда-нибудь посылали в Ковентри?[66]
Меня – да. Собственно, Вы же и посылали. Надо сказать, ощущения малоприятные. Я все ближе и ближе. Возможно, мы все-таки встретимся и узнаем друг друга получше. Пригодился ли Вам мой совет о том, что надо стараться понять собственных персонажей? Подсказал ли он Вам какие-то новые идеи? Если да, Вы должны быть мне благодарны, поскольку идеи, как я понимаю, необходимы любому писателю. Я перечитываю Ваши книги, можно сказать, живу в них. И вновь крепко жму Вашу руку. Как всегда, Ваш У. Ш.».