Ночные страхи

– Если нет, очень жаль. Вам придется узнать меня по-настоящему, и вы понимаете, что это значит. Вы лишили меня руки, но другая рука у меня осталась. «Штайнсфорт Железный кулак» – так вы меня называли.

Уолтер тяжело задышал.

– Даю вам две минуты, чтобы вспомнить, – сказал Штайнсфорт.

Оба посмотрели на часы. Поначалу незаметное движение стрелки парализовало все мысли Уолтера. Он смотрел на лицо Уильяма Штайнсфорта, на его жестокое, хитрое лицо, как будто всегда остававшееся в тени, точно свет был не в силах к нему прикоснуться, и отчаянно рылся в памяти в поисках единственного эпизода, который его спасет, но память, сжатая, как кулак, не подсказывала ничего.

«Надо что-нибудь выдумать», – решил Уолтер, и его разум мгновенно расслабился. Перед его мысленным взором с фотографической четкостью предстала последняя страница книги. Страницы быстро сменяли друг друга, как по волшебству, как во сне, и каждая виделась очень ясно, одна за другой, от конца книги к началу. И когда книга захлопнулась, на Уолтера обрушилось всесокрушающее понимание: того, что он ищет, там нет. В этом безмерном зле нет ни крупинки добра. И он чувствовал, одержимый каким-то гибельным восторгом, что если сейчас этого не подтвердить, это будет предательством по отношению ко всему, что есть доброго в мире.

– Нет ничего, что могло бы тебя оправдать! – выкрикнул он. – Ты сам это знаешь! Из всех твоих грязных делишек это – самое грязное! Хочешь, чтобы я тебя обелил? Тебя ничто не обелит! На тебе даже снежинки чернеют! Как ты смеешь просить себе характеристику? Я уже дал тебе характеристику! Упаси боже сказать о тебе хоть одно доброе слово! Я лучше умру!

Штайнсфорт резко выбросил вперед свою единственную руку.

– Так умри! – сказал он.

Полицейские нашли Уолтера Штритера распростертым на обеденном столе. Тело было еще теплым, но он был мертв. Причина смерти не вызывала сомнений: вместо рукопожатия гость сжал ему горло. Уолтера Штритера задушили. Убийца бесследно исчез. На столе и на одежде убитого обнаружились хлопья тающего снега. Откуда он взялся, осталось загадкой, поскольку в тот день ни в городе, ни в окрестностях снега не было.

Два Вейна [67]

Ах, эти садовые статуи! Хозяин поместья по праву гордился своей коллекцией. Статуи украшали балюстраду террасы, обрамляли лестницу в сад, царили на квадратных и прямоугольных лужайках, отгороженных друг от друга плотными полосами высоких кустарников и аккуратно подстриженных тисов, – если смотреть на них сверху, эти лужайки напоминали шахматную доску. Статуи были повсюду, и поначалу, пока мы бродили по огромному саду в поздних сентябрьских сумерках, я еще как-то пытался их сосчитать, но вскоре сбился со счета. Некоторые стояли на низких постаментах на безупречно подстриженных газонах, другие – божества водной стихии – на крошечных островках посреди прудов, населенных золотыми рыбками. Каждая из этих статуй властвовала безраздельно в своем маленьком царстве, окутанная тайной и тишиной.

– Как называются эти участки? – спросил я, обводя взглядом лужайку, замкнутое пространство, окруженное плотной зеленой изгородью. – Они создают ощущение полного уединения.

– Теменосы, – ответил хозяин поместья, четко разделив слово на слоги. – Слово из древнегреческого.

– Теменос – священный участок, посвященный какому-то божеству, – блеснул я своими познаниями, но, кажется, не произвел впечатления на собеседника.

Одни статуи были вытесаны из серого камня, местами заросшего лишайником, похожим на золотистые пятна, другие – отлиты из какого-то темного матового металла, который, казалось, отталкивал солнечный свет. В сгущавшихся сумерках они как будто притягивали темноту – возможно, они никогда ее не отпускали.

Хозяин поместья и сам чем-то походил на эти металлические изваяния: в строгом, несколько старомодном сельском наряде, напоминавшем одеяние священника – бриджи с манжетами чуть ниже колен, черные шерстяные чулки на тощих ногах, твидовый пиджак с поясом вроде викторианских норфолкских пиджаков, – он выглядел в точности как они, и, когда он стоял в сумеречном теменосе, вытянув руку вперед и указывая на статую, которая тоже на что-то указывала вытянутой рукой, его легко было спутать с нею.

– Хочу показать вам еще кое-что, – сказал он. – А потом мы вернемся в дом, и можно будет готовиться к ужину.

К моему удивлению, он взял меня под руку и повел в самый дальний конец сада (в каждом теменосе была два выхода, соединявших его с двумя соседними огороженными участками). Когда мы вошли в этот последний теменос, хозяин поместья отпустил мою руку и наклонился, вроде как завязать развязавшийся шнурок. Я медленно двинулся к изваянию, которое даже на таком расстоянии заметно отличалось от всех остальных.