Ночные страхи

Такое религиозное непостоянство, конечно же, вызывало враждебное отношение не только со стороны ревностных протестантов, но и со стороны итальянцев, которые со своей колокольни бросали циничный взгляд на этих отступников и говорили: «I signori Картерет примут любую религию, какая им будет нужна». Однако особую горечь испытывал англиканский капеллан, поскольку, после того как его церковь лишилась покровительства Картеретов, ее пришлось закрыть.

Что ж, история была довольно неприглядной, и все же я чувствовал, что у Анны и Джеймса имелась причина для столь частых перебежек, и причина поважнее религиозного снобизма. Стал бы кто-то, имея столь надежное общественное положение, как у них, так часто менять свои религиозные убеждения, если бы религия действительно не имела для них значения? Ведь они не могли не понимать, что теряют лицо перед огромным множеством людей, как протестантов, так и католиков. Но они оставляли подобную критику без внимания, поскольку, переиначив – mutatis mutandis – слова Беллока[126]:

Посмотрим, кто кого возьмет,
Когда у нас есть пулемет.

Пулеметом в их случае были, конечно же, деньги и общественное положение. Но я не мог отделаться от ощущения, что в их переходах было нечто большее: деньги и общественное положение остались бы при них, будь они иудеями, протестантами или кем угодно. Я предпочитал думать, что их решения о смене религии диктовались подлинно духовными потребностями. Но так ли это на самом деле?

После возвращения в Венецию до меня постепенно начали доходить разные сведения – я не назвал бы их сплетнями – от людей, которых я знал: от Антонио, гондольера Картеретов, от их семейного доктора, а также от верной горничной и конфидентки Анны, Марии. Их рассказы о том, как прошли последние часы жизни Анны Картерет, не всегда совпадали, но ведь и Евангелия разнятся (я ни на что не намекаю), повествуя о жизни и смерти Иисуса Христа, как бы ни были эти два человека различны между собой во всем, кроме масштаба своей личности и критического взгляда на человеческое поведение.

Она редко болела, но ей было уже под восемьдесят лет, и болезнь все же настигла ее, и она это понимала. Ее врач, набравшись смелости, сказал ей, что она должна оставаться в постели.

– Это очень серьезно? – спросил ее муж, собиравшийся в Рим, с визитом к Папе. – Должен ли я остаться?

– Я так не думаю, – сказал врач. – Синьора Картерет обладает крепкой конституцией и, кроме того, она всей душою желает, чтобы ваш визит в Рим состоялся. Я думаю, ей принесет больше вреда, чем пользы, если вы не поедете. Синьора Картерет…

– Я знаю, что вы сейчас скажете, – вздохнул ее муж.

– …Не любит, когда ей перечат. Как психолог я должен заметить, что, если бы вы отменили поездку в Рим, это бы ей навредило. При заболеваниях такого рода, – врач не уточнил, каких именно заболеваний, или сам был не уверен в диагнозе, – как и при многих других, – поспешно добавил он, – самое важное – поддерживать у пациента интерес к жизни. Разумеется, миссис Картерет глубоко религиозна и всем сердцем надеется, что Его Святейшество вас примет. Ваш рассказ об этой встрече придаст ей больше сил держаться за жизнь, чем любые мои лекарства. Аналогично расстройство в вопросе, столь для нее важном, возымеет противоположный эффект. Она не раз мне говорила: «Я с нетерпением жду, когда Папа примет моего мужа. Для меня это значит не меньше, чем если бы святой отец принял меня лично. Я очень боюсь, зная, как Джеймс тревожится о моем здоровье, как бы он не отменил свою поездку и не упустил эту бесценную возможность».

Мистер Картерет надолго задумался.

– Я буду за нее молиться, как и всегда. Но будет ли тактично с моей стороны попросить святого отца о заступничестве за нее?

– Почему нет?

– Его, должно быть, так часто просят о чем-то подобном.

– И что с того? – сказал врач. – Это его работа – il suo mistier – молиться за других, а вы и ваша синьора щедро жертвуете церкви.

– Значит, вы думаете, мне следует ехать?

– Думаю, самым решительным образом стоит.

И мистер Картерет поехал.

Дальнейшие события расплывчаты и вызывают сомнения, особенно с учетом того, что рассказы двоих непосредственных свидетелей, если верить им на слово, не во всем совпадают. Если бы только доктора Бевильакву (он был убежденный трезвенник, и его четкий отчет заслуживал бы безусловного доверия) не отозвали к другому лежачему пациенту! Антонио, дворецкий и первый гондольер Картеретов, и Мария, личная горничная и конфидентка Анны Картерет, были еще живы. Я разыскал их, и они признали во мне – думаю, не без удивления – одного из давних гостей палаццо Контарини-даль-Моло.

Их рассказы разнились в подробностях, но совпадали в главном. Мария и Антонио, двое любимых слуг, наверняка испытывали ревность или завидовали друг другу. Они не питали зла к миссис Картерет, несмотря на ее суровый нрав, поскольку Картереты назначили им хорошую пенсию.