Ночные страхи

– Ну, – сказал Джимми, – здесь достаточно яда, чтобы отравить полгорода. Но давайте я покажу ее в действии. – Он достал из кармана коробочку для таблеток. Бабочка, помятая, потрепанная и испуганная, неподвижно застыла, сложив крылья. – Сейчас вы увидите. – Джимми уже взял бабочку двумя пальцами и поднес к морилке, но внезапно услышал чей-то слабый, но вполне отчетливый крик. Что-то двусложное, может быть, даже его собственное имя. – Вы слышали? – спросил он. – Что это было? Как будто голос миссис Вердью. – Он резко обернулся и чуть не ударился головой о подбородок Рэндольфа Вердью, который буквально склонился над ним, пристально наблюдая за готовящейся операцией.

На лице хозяина дома мелькнуло какое-то странное выражение, но Джимми не успел его рассмотреть.

– Не обращайте внимания, – сказал Рэндольф. – Продолжайте.

Увы, увы, эксперимент по гуманному умерщвлению не задался! То ли бабочка оказалась крепче, чем представлялась, то ли отравляющие пары в морилке выдохлись от частого употребления. Бабочка неистово металась в тесном пространстве, и даже было слышно, как она бьется о толстые стеклянные стенки своей тюрьмы. Она цеплялась за ватный столб, прижималась к стеклу, ее тоненький хоботок судорожно сворачивался и распрямлялся, пытаясь втянуть хоть глоточек живительного воздуха. Но вот она ослабела. Упала с ваты и лежит на спинке на гипсовом дне. Дергает крыльями, молотит воздух тонкими лапками, словно катится на невидимом велосипеде. Внезапный судорожный спазм, и из брюшка вываливается густая масса желтоватых яиц. Тело бабочки дернулось еще дважды и затихло.

Джимми раздраженно передернул плечами и обернулся к хозяину дома. Выражение ужаса и восторга, промелькнувшее на лице Рэндольфа Вердью минутой раньше, теперь было явственным и неприкрытым. Помолчав пару секунд, он спросил:

– Каким именно из растений вредит эта мертвая бабочка?

– Ох, бедняжка, – беспечно отозвался Джимми. – Она вполне безобидна. Разве что гусеница может съесть два-три вязовых листочка. Они не вредители, они слишком редкие. Водятся в садах и парках, так написано в справочнике, – держатся стайками, как зарянки.

– И никак не вредят человеку?

– Совсем не вредят. По сути, это коллекционные экземпляры. Только эта конкретная бабочка для коллекции уже не годится, крылья повреждены.

– Благодарю, что позволили мне посмотреть, как работает ваше изобретение. – Рэндольф Вердью вновь уселся за письменный стол и не сказал больше ни слова.

Его молчание немного смутило Джимми. Он завернул морилку в бумагу и, застенчиво попрощавшись, ушел восвояси.

За ужином на столе рядом с графином виски, бутылкой содовой и чайником с горячей водой неизменно стояли четыре свечи в серебряных подсвечниках. Ими пользовались, чтобы освещать дорогу до спальни, поскольку в коридорах замка не было электричества. Сейчас, когда двое сотрапезников ушли спать, на столе осталось лишь две свечи, одну из которых Ролло зачем-то зажег, хотя в этом не было необходимости: ведь он еще не допил свой бокал даже до половины.

– Друг мой, – сказал он Джимми, – мне очень жаль, что эта твоя морильня нового образца не произвела ожидаемого впечатления. Однако Рэндольфу она понравилась, можешь не сомневаться. Мой братец – малый суровый, что есть, то есть.

– Да не такой уж суровый, – отозвался Джимми в некоторой растерянности.

– Скорее, как айсберг, который бьет прямо по миделю корабля, – сказал Ролло. – Вреда вроде бы нет, но удар ощутимый. Впрочем, ты не волнуйся, Джимми. Я точно знаю, ему понравилась твоя морилка. Он сам мне сказал. – Ролло отпил виски.

– Я рад, – сказал Джимми, и сказал правду. – Мне остался всего один день, и было бы жаль, если бы я чем-то его обидел.

– Да, и, боюсь, этот день ты проведешь с ним вдвоем, – с сожалением проговорил Ролло. – Я как раз собирался тебе сказать. Завтра нам с Верой надо будет уехать на целый день. – Он сделал паузу.

Вошел слуга и принялся неуверенно обходить комнату, словно не зная, чем ему заняться.

– Знаешь что, Джимми, – продолжал Ролло, – будь другом, задержись у нас на пару дней. Твое общество прямо спасает нас от тоски. У нас все есть, Уильям, нам ничего не нужно, – мимоходом заметил он, обращаясь к слуге.

Тот кивнул и ушел.

– Я пока не разговаривал с Рэндольфом, но я уверен, он будет рад, если ты еще несколько дней погостишь в нашем скромном жилище. Не нужно никому ничего говорить, просто оставайся, а послезавтра мы с Верой вернемся. Очень жаль, что нам надо уехать, но сам понимаешь, мы в поте лица добываем свой хлеб, а кто рано встает, тому бог дает. Да, кстати, уедем мы рано, на рассвете. Ты, наверное, еще будешь спать, и мы уже не увидимся, если ты не останешься. Я надеюсь, что ты останешься. Отошли телеграмму в контору, и пусть они идут к черту.

– Ты меня искушаешь, – улыбнулся Джимми, который и сам был бы рад остаться.

– Так поддайся искушению, мой мальчик! – Ролло весьма ощутимо хлопнул его по спине. – Я не прощаюсь, я говорю au revoir[61]. И не ложись в постель трезвым, выпей еще бокальчик.