Нормандский гость

— Да? То-то я подумал, будто где-то тебя видел, — весело воскликнул нормандец. — А ты, оказывается, здорово похож на своего отца. А я граф Можер, сын герцога норманнов, слышал о таких?

— Ещё бы! — Роберт слегка нахмурился. — Когда-то норманны причинили много бедствий нашему народу...

— Ну, брат, это было давно, и негоже нам с тобой ломать над этим голову и хмурить брови. Нынче наши отцы большие друзья, верно ведь? А потому давай и мы дружить. Клянусь прахом моего прадеда, как нашим отцам, так и нам с тобой как братьям это пойдёт на пользу. Согласен? Тогда вот тебе моя рука!

И Можер протянул ладонь. Роберт посмотрел на неё и раскрыл рот. Королева рассмеялась. Юный герцог снова вскинул глаза и, увидев добродушную улыбку и весёлый взгляд, широко улыбнулся и протянул руку.

— Ну вот, — сказал нормандец, — необходимый контакт установлен. И не хмурь больше брови, мой друг, клянусь сандалиями Иисуса, тебе это не идёт.

— А ты любишь играть в мяч? — неожиданно с теплотой спросил Роберт.

— Ещё бы, чёрт подери! Никто так не любит играть в мяч, как я.

— А в шахматы?

— И в шахматы, чтоб мне провалиться на этом месте!

— А сможешь ли ты, например...

— Смогу, малыш, будь уверен. Только знаешь что? Не будем забывать, что с нами женщина, да не простая, а сама королева! Удивляюсь, и как это она до сих пор рты нам не заткнула.

— Но для этого надо перекричать вас, Можер, — всё ещё не гасила приветливую улыбку королева-мать, — а дело это представляется мне безнадёжным.

— Вовсе нет, — возразил Роберт. — Когда вы останетесь вдвоём, графу незачем будет сотрясать своды галереи громовым голосом.

— Ты покидаешь нас? — повернулась к нему Эмма.

— И с большой неохотой, должен признаться, — вздохнул юный герцог. — Сюда идёт мой учитель. Он преподаёт мне Слово Божье и рассказывает о деяниях Иисуса, — и он глазами указал на Герберта, уже подходившего к ним.

— Сын мой, вы не забыли о сегодняшних уроках? — обменявшись короткими приветствиями с королевой и нормандцем, обратился епископ к Роберту. — Теперь самое время.

— Ах, как это некстати, — поморщился сын Гуго. — Что, если отложить наш урок до вечера, когда спадёт зной? Стены дворца пышут жаром, словно печь Навуходоносора, гоже ли в такой духоте внимать вам, ваше преосвященство, ведь вы, по обыкновению, заведётесь надолго.

Герберт неодобрительно поглядел на ученика и со всей важностью произнёс:

— Отец приставил меня к вам для укрепления веры в Господа, дабы помыслы ваши устремлены были к спасению на этом свете и жизни райской на том.

Роберт поник головой.

— А не может ли спасение и в самом деле подождать немного, святой отец? — выпалил Можер. — Ей-богу, в такую погоду полезнее обливаться водой из ручья, нежели слушать нравоучения из катехизиса.

Герберт кольнул нормандца недовольным взглядом исподлобья:

— По-видимому, норманны столь мало почитают Бога, что готовы пренебречь законами Божьими ради мирских удовольствий. Не за тем ли прибыл к нам гость от некогда мятежных викингов, дабы пошатнуть веру франков в силу и могущество Творца?

— Послушай ты, твоё преосвященство, — воскликнул Можер, побагровев и насупив брови, — норманны давно уже не враги франкам и также исповедуют христианство, как и они! Тебе об этом надлежало бы знать, святоша! А если ты изречёшь ещё хоть слово в адрес моего народа, то я не погляжу на твой духовный сан, а возьму да и вышвырну тебя в окно! Только не белым голубем, а чёрной вороной полетишь ты отсюда! Останешься жив — долго будешь помнить встречу с викингом!

Роберт побледнел, у него затряслись губы, он не смел поднять глаз. Эмма, молитвенно сложив руки на груди, без кровинки в лице, мятущимся взглядом окидывала придворных — застывших, притихших, со страхом в глазах. Герберт же и вовсе потерял дар речи. Оскорбление было вопиющим, неслыханным! И кого же? Божьего слуги, епископа, духовного наставника короля и юного герцога Роберта! Того, перед кем почтительно расступались, кому целовали руку и кого, трепеща и считая это высочайшей милостью, молили дать благословение или принять исповедь!..

И лишь нормандец невозмутимо глядел сверху вниз на Герберта, словно на муху, которую, едва сядет, надлежит прихлопнуть. Покосившись на его шевелящиеся пальцы, вот-вот готовые, будто клешни рака, вцепиться в него, дабы исполнить угрозу, Герберт ответил, не сводя, однако, глаз с ладоней Можера:

— Бог прощает неразумным их нападки на слуг своих, ибо считает это не чем иным, как временным помрачением ума. И сказал Господь: «Возлюби ближнего как самого себя и прости врагам твоим, ибо не ведают, что творят».

И закрестился. За ним — королева, Роберт и остальные, исключая нормандца. Тот, сложив руки на груди, с презрением глядел на епископа, размышляя, не следует ли прямо теперь же дать волю рукам. И решил, что не стоит. Поползут ядовитые слухи, дойдёт до отца и Гуго. Не вышло бы скандала. По-хорошему, прощения бы попросить у отца церкви. Подумав об этом, Можер хмыкнул: ещё чего! Никогда! А эти, — так он подумал о духовенстве, — впредь осмотрительнее будут в речах. Не виллан и не араб перед ними. Норманн! Помнить должны.