Нормандский гость

— Я? Мне незнакомо это слово, Эмма. Да и о чём вы? Испытывать страх наедине с такой прекрасной женщиной, как вы?

Сама не замечая, она снова протянула ему ладонь. И безотчётно, теряя рассудок, потянулась туда же губами. Не видя их, Можер вновь страстно поцеловал руку королеве.

— Как хорошо, что никого нет, — прошептала она, привстав на цыпочки и подставляя для поцелуя теперь уже не руку, а губы — алые, влажные, зовущие... И, увидев, как нормандец склоняется над ней, закрыла глаза.

Он обнял её и привлёк к себе. В ответ она томно вздохнула и, обвив руками шею нормандца, тотчас забыла обо всём, что надлежало бы помнить: и о рассудке, и о стыде. Вывел её из состояния отрешённости голос Можера:

— Не пора ли нам выходить, королева?

Она открыла глаза, в которых читалось непонимание. И тут же вспомнила:

— Ой, и в самом деле... — попробовала высвободиться. Улыбнулась: — Но ты, похоже, меня не отпускаешь?

Можер разжал объятия.

— Быть может, мы останемся? — негромко произнесла Эмма с тою же страстью, с мольбой в глазах.

— Забыла, что сказал Гуго? — улыбнулся нормандец.

— Тогда подожди, подожди... — она порхнула от него. Потом обернулась: — Впрочем, нет... так нельзя. Ступай вниз, там тебя, наверное, уже ждут. А я сейчас...

И, игриво помахав ручкой, Эмма побежала в свои апартаменты.

Глава 17. Жара как способ заставить говорить о себе

Река Уаза, впадающая в Сену близ Парижа, немногим уже её, но шире сестры Сер. Обе встречаются северо-западнее Лана. Течение Уазы не сильное, всё же вода прогревается нескоро. Но есть залив, глубоко вдающийся в сушу, как раз близ слияния сестёр. Здесь всего теплее, и местные жители начинают купание с первых чисел мая. Иногда с конца, если запоздала весна. В этом году она была ранней, лёд сошёл быстро, и вода к первой декаде мая уже достаточно прогрелась. Правда, ближе к дну, на глубине, ноги сковывало холодом. Но кто задумывается над этим, когда донимает одуряющий зной?..

Придворное общество франкского короля добралось до места, когда солнце почти уже подтянулось к зениту. Пришли шумной толпой и застыли у песчаного пляжа в восхищении. По обе стороны — лес с недвижимой листвой, в её недрах прячутся, на все лады приветствуя наступающее лето, редкие птицы. Зеркальная гладь залива манит, слепя глаза, заставляя щуриться; кажется, будто раскалённый диск висит не над головой, а живёт где-то в глубине. По ту сторону реки залива нет, кусты ивы да ольховые деревья тянутся вдоль берега — глазом не объять, а поодаль, на возвышении, за могучими дубами стелятся зеленеющие поля. Но не далеко, до деревни; чуть дальше — до другой.

Первым подошёл к воде пожилой монах из церкви Святого Павла. Епископ Асцелин, пронюхав о вылазке, тотчас выслал вдогонку своего подопечного, дабы освятить воду, вознести молитвы, отогнать бесов и т. д. Монах в коричневой рясе, шевеля губами, долго рисовал в воздухе крест другим крестом, что держал в руке.

Можер толкнул в бок Карла Лотарингского, который догнал их по дороге, уже в виду залива:

— Вершит крестное знамение. Будто в церкви. Навязался же нам на голову. Долго он ещё будет воздымать очи к небу?

— Благодари ещё бога, что не затянул заупокойную службу по тем двум, что утонули здесь в прошлом году. Тогда, как бог свят, прождали бы до заката.

Наконец монах угомонился. Но не утерпел: отойдя от берега уже порядочно, обернулся и снова замахал распятием.

Но на него уже не обращали внимания. Первым плюхнулся в воду Можер и, фыркая, поплыл на глубину, резко рассекая мирную серебристую гладь перед собой.

Им залюбовались. Послышались возгласы восхищения. Завидуя и испытывая нечто вроде ревности, мужчины один за другим тут же понеслись вслед за нормандцем, кто мечтая догнать его, а кто просто покрасоваться — хоть на миг, но переключить на себя внимание женщин. И, конечно же, удостоился его, ибо все взоры были устремлены на воду. Пловцы оборачивались, махали руками и возвращались под шумные рукоплескания, шутки и смех. Женщины не купались, лишь обмахивались веерами, скинув с себя по возможности всё лишнее и сидя на стульчиках, которые принесли сюда слуги. Монах, глянув в ту сторону, проворно отвернулся, бухнулся коленями в песок и сложил руки лодочкой на груди. Потом опустил голову и забормотал. Что — неизвестно, должно быть, просил небеса простить ему грех такого лицезрения, а также уберечь его от искушения взглянуть туда ещё раз.