Нормандский гость

И тут откуда ни возьмись — Гуго! Подошёл, оглядел каждого по очереди, задержав взгляд на Можере, и сказал Герберту:

— Не сердись, епископ, на нормандца, не со зла он. Что касается уроков, то и в самом деле, отложим их на вечер. А нынче... — он оглядел придворных и уже громче продолжил: — Дабы не свариться живьём в этих стенах — всем на берег реки! Таков приказ. Возражения неприемлемы. Сбор у часовни, близ ворот.

Что сказал герцог франков — не подлежало обсуждению. Власть его была едва ли не выше королевской. Ослушания он не терпел. Людовик мог простить, Гуго — никогда. Он был государем при живом короле.

Епископ, изобразив что-то вроде лёгкого поклона в сторону герцога, отошёл. Ныне он — лишь слуга Адальберона. Его время ещё не пришло.

— Отец, как ты вовремя! — обрадовался Роберт. — Ведь этот Герберт — разве с ним сладишь? А здорово Можер поставил его на место!..

Гуго строго посмотрел на сына, и тот умолк.

— Отправляйся к себе и готовься к купанию, а потом спускайся вниз, — сказал герцог.

— А мой брат пойдёт с нами?

— Ну конечно же, — улыбнулся отец. — Тебе, я вижу, понравилось его общество?

— Он настоящий воин! Таким и я хочу быть!

— Не сомневаюсь, что граф Нормандский преподаст тебе уроки не одной лишь христианской добродетели и смирения.

И герцог выразительно посмотрел на нормандца. Тот кивнул.

Роберт убежал. Гуго взял Можера за руку:

— Епископ тебе не простит. Он такой же государь, только в духовной сфере, и он призовёт гнев божий на твою голову.

— Плевать мне на него, — последовал ответ. — Он мне не господин, а я ему не слуга. Ни один церковник не смеет указывать нормандцу или дурно отзываться о его народе! Пусть этот святоша ещё вознесёт молитву Господу, что я не зарубил его на месте.

— Всё же будь с ним осторожен, он злопамятен. Ныне наше родство удержало его от возмущения, но кто знает, что он уготовит тебе в будущем? Но довольно об этом, поговорим о моём сыне. Роберт уже почти мужчина, но плохо владеет мечом, хотя и любит верховую езду. Он не выказал своих истинных умонастроений в твоём присутствии, зато я скажу: мозг его одурманен богословскими рассуждениями и церковными догматами, но мой наследник должен быть воином, а не святошей. Понимаешь меня, Можер? Попробуй воздействовать на него в этом смысле, быть может, твой авторитет окажется сильнее моего?

— В этом и я согласна с вами, герцог, — проговорила Эмма. — Под оком такого наставника, как епископ, из Роберта выйдет всего лишь монах.

— Вот именно, государыня. Он мой сын, и я не хочу, чтобы он стал богословом. Но мне пора, и я оставляю вас. Поторопись, Можер, сдаётся мне, юный герцог будет без тебя скучать; первый же урок, я заметил это, стоя поодаль, весьма расположил его к тебе.

— Не нравится мне этот Герберт, — произнесла королева-мать, когда Гуго ушёл. — Есть в нём что-то отталкивающее: кислая физиономия, недружелюбный взгляд, неестественная улыбка... последнее, впрочем, явление редкое. С удовольствием избавилась бы от него.

— Так в чём же дело, государыня? Хотите, я подниму его за ноги и тресну башкой об пол! — воскликнул нормандец. — Не быть мне потомком славного прадеда, если его голова после этого не окажется у него в желудке!

Королева от души рассмеялась.

— Что вы, граф, как можно! Ведь он духовный наставник юного Роберта, сам герцог так пожелал. К тому же он ученик Адальберона.

— Должно быть, поэтому король и недолюбливает его.

— Однако с восторгом согласился поохотиться. А ведь это Герберт посоветовал ему.

— Чего вы хотите от вашего сына, Эмма? — беспечно продолжал нормандец, не замечая, как вспыхнули щёки королевы-матери и загорелся взгляд, едва он назвал её по имени. — Охота во все времена была и остаётся страстью королей, и Людовик — не исключение.

Он ещё что-то говорил, этого она уже не слышала. У неё в ушах звучало собственное имя, невзначай произнесённое им, и оно эхом блаженно разливалось по всему её телу, уже что-то обещая, куда-то маня. Зачарованная, забывшая на мгновение кто она и где, страстно глядя на нормандца, Эмма готова была задушить его в объятиях любви, столь сладкой музыкой прозвучало её имя, которого она ни от кого не слышала со дня смерти мужа. Тому уж год...

Внезапно Можер почуял неловкость положения в связи с затянувшимся молчанием. И тут вспомнил:

— О, простите, государыня, кажется я, нарушив ваш этикет, допустил бестактность. Я назвал вас по имени, в то время как должен был...

— Молчите... — приложила она свои пахнущие лавандой пальчики к его губам. — Не говорите ничего.

А во взгляде — страсть, томление, обещание неземного блаженства... Лишь слепой не мог бы этого прочесть в её глазах, горящих углями, готовых испепелить.

Можер всё понял. Ему и не надо было ничего говорить. Он взял её ладонь и страстно припал к ней поцелуем.

И тут Эмма опомнилась.

— Ах, боже мой!.. — и испуганно огляделась по сторонам.

Но в галерее уже никого не было, только они вдвоём.

Облегчённо вздохнув, королева-мать вновь расцвела улыбкой.

— Ах, я так испугалась... А вы, Можер?