Нормандский гость

— Ещё немного, и было бы поздно, — сказал Можер, обращаясь к Гуго. — Когда свернётся кровь, сердцу её не погнать. Всё решали мгновения.

— Хорошо, что ты не послушал монаха, — сказал Гуго, кладя ему руку на плечо. Потом нахмурился, убрал руку. — А я... и мы все... ведь я чуть было не потерял своего мальчика.

Глаза его увлажнились, и он вновь стал глядеть на сына.

— О чём вы таком говорите, я ничего не пойму, — пробормотал юный герцог. Потом потрогал руками грудь. — И здесь у меня ноет... кажется, будто кто-то хотел переломать мне рёбра.

Гуго красноречиво посмотрел на Можера.

— Это я ломал тебе грудь, мой юный друг, — ответил тот.

— Зачем?

— Чтобы запустить сердце, ведь оно у тебя остановилось.

— И ты его запустил?

— Как видишь, — с улыбкой ответил нормандец, — а потом вдохнул в лёгкие воздух, ведь в них была вода. Так делали мои предки.

— Это молитва спасла, — сладко заверещал рядом монах. — Господь Бог услышал её и даровал тебе жизнь. Если бы не это, бесы одолели бы твою душу и утащили тело. Святая церковь учит...

— Замолчи, монах! — вскричал Гуго, вставая. — Клянусь прахом отца, если ты скажешь ещё слово, я сам затащу тебя на глубину и буду держать в воде до тех пор, пока дьявол не заберёт тебя к себе. И тогда уже ни один бог не поможет.

— Это святотатство, я пожалуюсь епископу, — пролепетал монах.

— Епископу? Любовнику? — выступил вперёд Людовик, грозно сдвинув брови. — Не много ли на себя берёшь, монах? Или хочешь, чтобы твоя и его головы лежали в одной корзине, как и голова архиепископа Адальберона, которую я прикажу отрубить!

Монах побледнел, сжался и больше уже не вымолвил ни слова.

— Зачем же ты заплыл так далеко? — спросил Гуго сына. — Ведь ещё не слишком хорошо плаваешь. Кто тебя надоумил?

— Никто, я сам, — потупил взгляд Роберт.

— Всему виной фрейлины, — сказал Карл. — Я был неподалёку и всё видел. Когда ваш сын стал уже возвращаться, они закричали, что, наверное, он совсем плохо умеет держаться на воде, коли проплыл так мало. Вот он и повернул снова от берега.

Гуго, нахмурившись, недобро поглядел на Альбурду и Магелону. Те взмолились, едва не плача:

— Простите, ваша светлость! Мы ведь не думали, всё это в шутку. Если бы знали... Но мы больше никогда... клянёмся!

— Прочь с глаз моих, негодные!

Обе мигом исчезли, притаившись за спинами подруг.

Роберт, пошатываясь, поднялся, за ним Можер.

— Скажи, отец, — спросил мальчик, — как вышло, что я оказался на берегу? Бог вытащил меня из воды?

Гуго улыбнулся, подойдя к нормандцу, обнял его:

— Спроси об этом у своего брата, мой мальчик. Лучше него никто не объяснит.

Роберт перевёл взгляд на Можера.

— Я нашёл тебя на дне, малыш, холодного, как душа у этого монаха, — стал рассказывать тот. — Признаюсь, нелегко было бороться с водорослями, которые уже крепко опутали твои ноги. Пришлось для этого нырнуть во второй раз. Потом я тебя поднял, мы выплыли на поверхность и очутились на берегу. Вот, собственно, и всё.

— Значит, — мальчик, казалось, никак не мог поверить в такое невнимание к нему небесных сил, — это не Бог спас меня?

— По-моему, ему было на это ровным счётом наплевать, — усмехнулся Можер.

Роберт долго молчал, то ли пытаясь осознать случившееся, то ли не находя слов. Наконец спросил:

— Ты так хорошо умеешь плавать? Ведь тебе пришлось грести одной рукой!

— Я норманн, сынок. Наша родина — берег моря. Едва начав говорить, мы сразу же лезем в воду. Викинг без моря — что зверь без леса. Ну, теперь тебе понятно?

— Выходит, это ты спас мне жизнь?

— Пустяки, малыш, — махнул рукой Можер, чуть улыбнувшись. — На моём месте так поступил бы каждый.

— Но ведь никто не стал нырять! Один ты.

Нормандец пожал плечами. Хотел ответить, но замялся: слов не находилось. Но нашёл-таки, проговорил негромко:

— Ты жив, вот и слава богу. Значит, всё хорошо. А теперь обними отца, видишь, он ждёт не дождётся, чтобы прижать тебя к сердцу.

Но Роберт не двигался с места. Он подошёл к Можеру и долго смотрел в его глаза. Окружающие, глядя на них, не проронили ни звука. Фрейлины захлюпали носами.

И в наступившей тишине, которую не посмел нарушить даже король, Роберт громко и отчётливо произнёс:

— Граф Нормандский, сын герцога Ричарда, друга нашей семьи! Ты спас жизнь Роберту, сыну герцога франков, и он готов сказать тебе, что он, то есть я... — мальчик внезапно смутился, но тотчас продолжил: — Я никогда не забуду этого, славный Можер! И помни отныне, я у тебя в долгу.

Потом подошёл Гуго и протянул нормандцу руку:

— Знай также, храбрый норманн, что и я у тебя в долгу, ведь ты вернул мне сына. Помни, где и что бы с тобой ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на моё покровительство и искреннюю дружбу. Это сказал герцог франков, сын великого Гуго. Пока же в знак благодарности позволь мне тебя поцеловать.

И они расцеловались на виду у всех.

И никто при этом не видел выражения лица королевы-матери. Прислонясь к дереву и держа в руке платок, она смотрела на Можера глазами матери, к которой только что, после долгого отсутствия, вернулся её горячо любимый сын.

Нормандец поглядел на неё и хотел уже подойти, как его взял за руку король: