Носочки-колготочки

Печальная, побрела Маринка ужинать. Мама раскладывала по тарелкам жареную картошку с сосисками и приговаривала:

– Горе ты мое, как же это с очками получилось?

– Они сами упали, честное слово! – оправдывалась Маринка.

– Ну, ладно. Что уж теперь. Давай ешь. С хлебом!

Маринке стало стыдно. Очки лежали на трельяже. Такие сломанные. От этого даже картошки не хотелось. Мама давно уже поела, а Маринка всё ковырялась, смотрела на разбитое стекло, потом на целое… И тут ее осенило! Она быстренько расправилась с едой, отнесла на кухню маме пустую тарелку.

– Мам, я гулять, ладно?

Когда Маринка вышла во двор, в кармане ее платьица лежали разбитые очки и несколько голубых и розовых фиалок, которые потихоньку оборвала она дома на подоконнике, пока мама не видит. Девчонок во дворе уже не было. Но это даже к лучшему. Очки были легонькие, пластиковые. Разломать их пополам оказалось нетрудно. Вот только с дужкой пришлось повозиться, но в итоге поддалась и она.

Маринка выкопала глубокую-глубокую ямку, подальше от забора, почти на самой клумбе, где земля была мягче. На дно положила фиалки – в серединку розовую, а вокруг – три голубые. Сверху прикопала оставшееся целое стекло. Оно было плюсовое, и фиалки на дне ямки от этого казались немножечко больше, чем на самом деле, а из-за голубого ободка с синими крапинами секретик был как картина в раме. Девчонки придут – обзавидуются. Маринка аккуратно присыпала секретик землей и побежала домой смотреть «Спокойной ночи».

Спала Маринка плохо – всё ворочалась, всё думала о том, какой замечательный вышел секретик и как удивятся Юлька с Наташкой, когда выйдут гулять. А наутро мама хватилась пропажи.

– Ты очки свои не видела? – спросила она у Маринки, шаря по полочкам и ящичкам.

– А я их выбросила, – беспечно отозвалась Маринка.

– Как выбросила?! Куда?!

– В помойку. Они же ведь сломанные.

Мама кинулась в кухню, расстелила по полу газеты, вывалила на них содержимое мусорного ведра. Маринку, которая прибежала следом, замутило.

– Мамочка, ну пожалуйста, ну не надо! – плакала Маринка, пытаясь за руку оттащить маму от вонючей кучи мусора.

Но мама вырывалась и ворошила его прямо руками. И кричала:

– Где? Где они?! Признавайся!

Кажется, она уже не соображала, что всё давно перерыто и очков в мусоре нет.

Маринка рыдала. Она никогда не видела маму такой.

А потом мама, даже мусора не подобрав, села на высокий табурет у стола и стала… Маринка, впрочем, не могла бы точно объяснить, что она «стала», потому что еще не знала глагола «причитать».

– Господи, и что же это такое? – говорила мама, глотая слезы. – Это ведь самая дешевенькая оправа – не меньше двух рублей. А со стеклами? А со стеклами, почитай, все пять! Так бы вставила одно – и всё! И где же я теперь возьму?! Опять в долги! Да что же это за жизнь такая проклятущая?! Нет, это не ребенок, а изверг!..

А Маринка уткнулась головою маме в колени и приговаривала:

– Мамочка, не плачь! Ну прости, ну не плачь, ну мамочка!!!

Она не могла признаться про секретик.

Два дня Маринку в наказание не выпускали из дома. Самое обидное, это были как раз суббота и воскресенье. Печальная притихшая Маринка из окна с завистью наблюдала, как у подъезда Юлька с Наташкой прыгают в классики. Мама выдала ей запасные очки – страшные-престрашные, в черной квадратной оправе, какую только взрослые дяденьки носили. Эти очки не годились – они были плюс два с половиной, а Маринке нужно было уже плюс полтора, но мама решила как следует наказать Маринку и снимать ужасные очки запретила; наверное, поэтому у Маринки к вечеру ужасно болела голова. А в понедельник после детского сада, когда домашний арест был снят, Маринка решила пойти полюбоваться на свой секретик. Да только так и не нашла, как ни старалась, – за два дня она совершенно забыла, где его закопала.

Деревянная пирамидка

После первого класса Маринку отправили в летний лагерь.

Она не хотела ехать, но маме отпуск летом не дали и девать Маринку было решительно некуда. Это была редкая удача – пристроить бесхозного ребенка на целых полтора месяца. К тому же ехала Маринка под присмотром маминой подруги тети Гали, которая на все лето устроилась работать в столовой, и мама за Маринку не волновалась.

Наверное, это из-за тети Гали Маринка попала в отряд не по возрасту. Дети были старше на полтора-два года, зато с обратной стороны корпуса, стенка в стенку, помещались столовские сотрудницы. Туда-то и полагалось Маринке приходить один раз в день после обеда – получить свое яблоко и рассказать, как дела.

Воспитательница сразу ее невзлюбила. Оно и понятно – в свои семь лет Маринка была удивительно некрасивым ребенком: слишком крупная, слишком коротко стриженная, в перекошенных роговых очочках, перетянутых на переносице серым обтёрханным пластырем, потому что случайно сломала их еще в автобусе.