Носочки-колготочки

– Ну, вы выбрали прекрасный момент приятно и никуда не торопясь побеседовать с подругой.

На это кассирша, конечно, взвивается, как бык на красную тряпку.

И тут, прямо в эту секунду, некоторая особа, у которой как раз рост позволяет положить на кассовую конвейерную ленту свой любопытный нос, кричит, внушительно шевеля бровями поверх прилавка и в тоне ухитряясь держать наставительную ноту:

– Нечего с мамой моей ругаться! Это у мамы моей такая ирония! Ирония это!

Спасибо, кэп! Што называется, всем команда смеяться после слова «лопата». Дальнейший полемический запал у меня тут же как-то растерянно скис.

* * *

– Мама! – кричит. – Это нечестно! Ты должна быть рада, что у тебя есть дочь, а ты злишься!

* * *

На волне новогодних дарений всего и всем усердие в изготовлении подарков у барышни иссякло раньше, чем желание продолжать марафон. В общем, дары продолжали быть, но затейливость и качество всё как-то угасали… Наконец подарила мне бумажку с двумя дырками, ожидала, видимо, традиционных оваций, а я говорю:

– Ну, нет… Плохой подарок. Чё это ваще?

Оскорбилась, рыдала, кричала. Закрывала дверь, становилась в гордые и неприступные позы – руки узлом на пузе, взгляд направлен прочь. Ну, как-то так.

Потом нашлась бумага с надписью: «Не дорю маме подарки. Пешу все буквы не в правельную сторану».

Это, как выяснилось, в вихре гнева был составлен список наказаний. Для меня, неблагодарной. Все буквы были действительно написаны не в правельную сторану, так что слово держит.

* * *

Прочитала «Русалочку» Андерсена. Расстроилась. Не могла заснуть. Потом, вообще, давай рыдать.

– Нууу, ты чего? – говорю. – Ну, что такое?

Она спрашивает сквозь всхлипывания:

– Мама, а если папа… если папа тоже меня забудет и полюбит другую девочку, ну, такого же возраста, как я… Я тогда что, тоже исчезну?

* * *

– Та конфета, – говорит, – была невкусная. Я другую взяла.

– А ту куда дела?

– Выкинула.

– Ну, ты даешь, – говорю. – Зачем выкидывать, я бы её съела с удовольствием.

Задумалась. Ушла. Приходит, приносит нечто коричневое, замусоленное и неопределимой формы.

– Это, – спрашиваю, – что?

– Это конфета, – сообщает заботливая дочь. – Я её вытащила из помойки, но я её ПОМЫЛА.

* * *

Ходили по магазинам и в кафе, под конец очень поссорились, потом помирились, признались друг другу в любви, вышли и идем на автобус. Автобус – вот он. Марш-бросок. Добежали, плюхнулись на сиденья. Детка дышит изнемогающе, просит помочь развязать тугой пояс на пальто. Я развязываю, расстегиваю ворот, она сопит и жалуется:

– Мама, у меня сердце так колотится, так колотится, что всё трясется.

– Это, – говорю, – малыш, оттого, что бежали и жарко, сейчас пройдет.

– Нет, – говорит, – нет, мама, это не только от этого. Это оттого, что такая большая любовь.

* * *

Елка была у Аннапалны. Даже две. У нее был первый бал – утренник в детсаду. Вот он, кстати, триумф и апогей всех рукодельных поползновений, высшая точка всякого женского хендмейда, полная и абсолютная реализация себя как матери-с-руками-не-из-жопы.

Костюм Снежинки! Бурление оборок, пена складочек, сполохи пайеток. Я вам точно говорю, сшить ребенку новогодний костюм – это как увидеть Париж и умереть, это как Грибоедову написать «Горе от ума». Всё, гештальт закрыт, земное предназначение выполнено. Ну, правда, не совсем, в нашем случае костюм я сшила не с нуля, а схалявила, проапгрейдив готовое платьице. Тем не менее на платьице я нашила, в числе прочего, китайский мешок для подарков, метко прикупленный в соседнем супермаркете, что дает мне десять очков в графе «Голь на выдумки хитра».

В контексте публичных праздников мне было интересно, как вообще поведет себя младенец, станет ли тушеваться, стесняться, бежать прочь. В общем, взял ли он генетически от матери или разумно увернулся?

Деточек на утреннике вывели и построили в хоровод вокруг елочки. Музрук заиграла что-то нежное, малышня нестройным хором замяукала новогоднюю песенку, родители вдохновенно замерли и затаили дыхание. Аннапална, удачно стоявшая с ближнего края по центру, повернулась из хоровода спиной к елке и со всей дури хряснула о пол зублсом, перекрыв и музыку, и неуверенное пение.

Зублс, если кто не в курсе, – это такой шарик, раскрывающийся при падении/ударе в фигурку существа необъяснимой наружности.

Хряснула, удовлетворенно полюбовалась, подняла и – хрясь опять! В партере то тут, то там сдержанно заржали. «Какой непосредственный ребенок-то нам удался», – успокоенно подумала я и горделиво приосанилась.

Хрясь.

* * *

Обсыпанный белыми ветряночными точками цинковой мази ребенок грызет хлебную палочку в кунжутной обсыпке. Подобное ест подобное, даже и не сразу поймешь, где заканчивается палка и начинается малыш.

* * *

Рассказывает сказку:

– Жили-были ведро и пуфик. Вот их открыли и увидели там малину. Потом, когда они её съели и все детки поели, погуляли и поиграли со своей соседкой, то потом наступила ночь. И всё.

* * *