Ностальгия по осенним дождям

На другое утро мы сели в старенький облезлый агрономовский «уаз», раздатка у которого начинала греметь, как только стрелка спидометра приближалась к цифре 40, и поехали смотреть посевы по маршруту, которым проехал первый секретарь обкома. Расстояние в 30 километров, до ближайших полей, показалось мне отнюдь не близким.

Целина первого года и правда не радовала глаз.

— Целина на наших небогатых органикой землях только со второго года начинает давать настоящий урожай. А что местами посев изрежен — давай поглядим, — сказал Яков Петрович.

Мы выбрали самый густой рядок, — подсчитали число колосоносных стеблей на погонном метре и число колосков на шести стеблях, взятых с этого рядка наугад. Затем выбрали самый редкий рядок и произвели такие же подсчеты. На изреженном рядке колосья оказались намного крупнее, и на каждом стебле их было больше.

Затем мы свернули с маршрута секретаря обкома и до конца дня колесили по полям второго отделения. И в этом году, как и прежде, самый лучший хлеб был на «шелудивых» полях. На лущёвке.

У Якова Петровича что ни поле, то опыт. Вот смешанный посев двух сортов пшеницы: на одном поле «Цезиум-94» и «Альбидум 43», на другом тот же «Цезиум-94» и «Саратовская-29».

— Академик Кузьмин находит, что при смешанных посевах общая урожайность, как правило, бывает на уровне того сорта, для которого погодные условия оказываются наиболее благоприятными. Решил вот проверить его опыты в наших условиях.

А чуть дальше — продолжение прошлогоднего опыта: пшеница, посеянная по просянищу без вспашки. Посев идеально чистый, без какой бы то ни было примеси проса. Как и в прошлом году. А ведь раньше на паханых просянищах получить чистое зерно пшеницы без какой бы то ни было примеси проса было просто невозможно: вместе с пшеницей непременно созревало и просо, обильно всходившее из перезимовавших зерен.

И, наконец, стерневые посевы озимой пшеницы, которые наводили такой страх на товарища Пуйдака. Зашли мы с Яковом Петровичем в эту пшеницу, и не хотелось их нее выходить — такая она была высокая, красивая, ровная.

На третий день мы собирались пораньше выехать из дому и посмотреть посевы в новорожденном совхозе «Веселом», где главным агрономом Саня Матвеев, до прошедшей зимы пять лет проработавший у Якова Петровича агрономом отделения. Да и в другом соседнем, только что образованном совхозе «Спутник» — тоже мой старый знакомый, Василий Павлович Волнянский, в недавнем прошлом — агроном отделения в «Адамовском». Он-то как раз и закладывал первые опыты с посевом пшеницы по непаханому просянищу. И помогал Якову Петровичу в опытах со стерневыми посевами.

— Моя школа! — с гордостью сказал мне Орищенко, и я видел, как заблестели у него глаза, как рад он был, когда ему сказали, что в «Спутнике» урожай обещает быть еще даже получше, чем у него самого в «Адамовском».

Но в этот день нам не пришлось побывать ни в «Веселом», ни в «Спутнике». Яков Петрович, отправившись рано утром в свою контору по одному пустяковому дельцу, задержался там до обеда. Вернулся сердитый и удрученный. Всего-то и надо было, чтоб во второе отделение, где проводилась обработка посевов, послали еще одну бортовую машину. Рютин всю неделю был в отъезде, и главный агроном обратился к его заместителю, главному зоотехнику Чикомасову. Тот долго думал, где взять машину. Настрочил записочку завгару. С этой записочкой Яков Петрович отправился искать завгара. Нашел. Завгар наотрез отказался дать машину. Яков Петрович вернулся к Чикомасову. Тот опять надолго задумался. В конце концов нацарапал вторую записочку тому же завгару. Пожестче. Яков Петрович опять побежал в гараж. Дело было улажено, но день был угроблен. Мне тогда это казалось удивильным: главный агроном, кандидат сельскохозяйственных наук бегает, как мальчик, с записочками к завгару. Позднее я понял, что все это было в порядке вещей. Такова была в стране тогдашняя система управления. Во всех областях нашей жизни, а в частности — в сельском хозяйстве.

Ни один руководитель, за редчайшим исключением, не назначал своим первым заместителем специалиста, равного ему по уму, знаниям, опыту и авторитету. Директор «Адамовского» Рютин не был исключением. Во всех зерновых совхозах, в которых мне пришлось побывать, первыми заместителями директоров были главные агрономы, и это понятно. Однако Рютин, директор гигантской фабрики зерна, своим замом по производству назначил зоотехника. И убил сразу двух зайцев: Орищенко был отодвинут в сторону от каких было ни бы то управленческих дел, а в заместителях у Рютина оказался удобный, послушный исполнитель, далекий от производства, которым в основном и жил совхоз.

На четвертый день мы все-таки съездили в «Веселый». Сопровождавший нас Саня Матвеев всю дорогу жаловался на овсюг и сурепку. Однако поля у него оказались почти такими же чистыми, как и в «Адамовском».

Я попросил Якова Петровича проехать полями совхоза имени XIX партсъезда, где опять рано отсеялись. И мы пришли в ужас от увиденного: на обширных массивах, площадью до полутысячи гектаров каждый, рос в основном один овсюг…