Хорошо известно, как наше советское государство «закрывало» такие деревни, как Черемухово. В начале семидесятых по всему Нечерноземью опустошительным смерчем прокатилась кампания по ликвидации «неперспективных» (иными словами, ненужных государству сел и деревень). Так, Орловщина в одно мгновение недосчиталась восьмисот деревень. Это в целой области. А у нас на Урале только в одном сравнительно малолюдном Гаринском районе после такой кампании из четырехсот населенных пунктов осталось… тридцать девять. Меньше одной десятой! Но и из этой одной десятой оставалось к 1987 году, когда я приехал туда в первый раз, не более десятка полнокровных сел и деревень, в остальных лишь пенсионеры, где старик со старухой, где две старушки, не пожелавшие покинуть родные места, продолжали еще какое-то время доживать свой век. Из ста с лишним колхозов осталось три маломощных совхозика. И это не в 90-е перестроечные годы, а в пору «развитого» социализма. А «закрывали» деревни и села очень просто: ликвидировали школу, медпункт, почту, торговые точки — и больше ничего на надо было делать, жители сами уезжали кто куда.
Видел я «закрытые» деревни в Талицком и Алапаевском районах. Тягостное зрелище. Но то, что учинили ревнители государственных интересов в Гаринском районе, не поддается никакому осмыслению. Район буквальным образом был разорен, опустошен, словно бы ордами диких завоевателей.
Мне довелось проплыть на катере по реке Тавде, которая широкой извилистой дугой протекает по территории района с юго-запада на юго-восток, отделяя южную, меньшую, но более населенную, если можно так выразиться, ее часть от совсем малолюдной и обширной северной. На всем протяжении томительно долгого пути по обоим берегам, через каждые 2—3 километра, взгляд упирался либо в заброшенные, густо заросшие березняком и бурьяном подворья, либо в черные пепелища. На всем протяжении многочасового пути!
Но властям и этого было мало. В недрах областного управленческого аппарата вынашивались планы «закрытия» вообще всего района. «Гаринский район — это чугунные сапоги на ногах области» — такова была мотивировка.
Ну правда, район «трудный». И поезда туда не ходили, и внутрирайонных дорог почти не было, только катером по реке да вертолетами. И климат здесь намного более суров, нежели в южных, исконно сельскохозяйственных районах области: весна наступает на полторы-две недели позже, а осень — на столько же раньше. Попробуй тут получи сколь-нибудь приличный урожай, если даже в самом южном Талицком районе, как мы видели, каждый центнер зерна дается с великим трудом. Ну да, конечно, если постоянно преодолевать трудности, которые сами же и создаем. А между тем в прежние, не такие уж и далекие — даже, скажем, в предвоенные годы гаринцы получали совсем недурные урожаи хлеба (именно хлеба, а не фуражного зерна, как в благополучном Талицком районе). Так, в военном 1941 году средняя урожайность зерна в Гаринском районе составила 12 центнеров с гектара. Для сравнения: урожайность в «Пионере» в том же году оказалась менее 8 центнеров.
А какая изумительная тут природа! Какие кедрвые и лиственничные леса! Какие обширные заливные луга, какие реки, озера! Какие ягодные места! А какой дивный вид открывается с южной окраины Гарей на долину реки Сосьвы, делающей здесь несколько затейливых виражей! Никогда бы не подумал, что вот так просто, прогуливаясь по берегу этой реки, смогу увидеть торчащий из песка бивень мамонта или позвонок величиной с хорошую пивную кружку…
«Гаринский район — это стыд и незаживающая боль нашей области» — так закончил свое выступление на пленуме обкома партии в начале 1987 года только что избранный первый секретарь райкома Сергей Алексеевич Шаньгин.
Списавшись с этим человеком, я приехал в Гаринский район в августе того же года. Позади была голодная зимовка, а в результате — падеж скота, низкие надои и привесы. Рабочих рук катастрофически не хватало для обработки земли, которая еще находилась в пользовании.
— Ой, плодородной земли у нас море! — сказал мне секретарь парткома «Крутореченского» совхоза Александр Степанович Карманович. — Людей не хватает — это одна беда, но ведь туда еще, на эти плодородные земли, не заехать! Вон «За Федоткой» шестьсот га, «В Еремке» триста с лишним, вон «У Вересовой» сотни га (в кавычках — названия уже не существующих деревень. — В.Т.). А что мы там — всего восемьдесят га и засеяли… А за «Вересовой» еще «Угловое», за ним — «Церковное» — все наш совхоз, бывшие деревни, бывшие колхозы. Были б дороги, можно бы сейчас ой как много хлебушка взять с тех отдохнувших земель. А здесь посеять многолетние травы. Года три назад, «За Федоткой», на залежах-то, гектаров двести все же было засеяно пшеницей. Ну, скажу вам, такой пшеницы я в жизни еще не видывал. Без всяких удобрений! И что? Не сумели туда осенью проехать, и ушла вся пшеничка под снег. Раньше-то там были проселки, а как деревни позакрывали, и дороги заросли-заболотились.