Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Мир по большей части не изменился: по-прежнему курсировали паровозы и процветали рестораны Lyons’ Corner Houses. Многие товары отпускали в ограниченном количестве, платили за них тяжелыми теплыми монетами. Экономический спад давал о себе знать: 7 миллионов домов оставались без горячей воды. Все тот же старый довоенный мир, только последовательно суженный и ограниченный. Эффект был тем более странен, что государственный сектор страны все разрастался, плодя министерства, департаменты и коробки из красного кирпича, упакованные чиновниками, занятыми расчетами светлого будущего. В 1945 году хотели эмигрировать всего 19 % населения, а весной 1948-го – уже 42 %. Думы всех устремлялись в грядущее – всех, за исключением утонувших в головокружительном настоящем, заполненном джазом и концертами. Остальные озабоченно планировали лучшую жизнь для своих семей и даже для всей нации; многие по-настоящему надеялись, что серьезный настрой умов перевесит фривольность. Однако, как писал Оруэлл, «больше всего все хотят отдохнуть».

Однако кто имел в распоряжении время на отдых? И что могло подсластить этот «отдых»? «Одежда? Не здесь, приятель. Еда? Попробуй у соседей. Топливо? Вроде где-то завалялась канистра. Пиво и табачок? Забудь». Газета Express печатала объявления типа: «Мясо и яйца выключаются на следующей неделе». Термин широко использовали даже в 1950-х. Впрочем, кое-кто имел возможность в любых обстоятельствах все «включить». Речь, разумеется, о спекулянтах, шпрехшталмейстерах преступного мира военного времени. Такой человек, конечно, презренный жадный делец – и его презирают, но в нем все равно нуждаются. Узнать его можно мгновенно: фетровая шляпа, тонкие усики, сутулая поступь. Его предшественники громко нахваливали свой товар в манере уличных коробейников, но сейчас место этого устаревшего метода заняло приглушенное, скользкое конфиденциальное нашептывание. За спиной у спекулянта стоял напарник по выступлению с коробкой товаров в наличии, придавая действу налет респектабельности. В сумерках обитали эти существа – скорее равнодушные к морали, чем лишенные ее.

В детском романе Сесила Дэй-Льюиса «Происшествие в Оттербери» (1948 год), посвященном послевоенным годам, главный злодей Джонни Шарп – как раз спекулянт. Вместе со своим сообщником он объявляет тихую и беспощадную войну двум бандам лихих мальчишек, которые и сами не прочь поживиться. Шарп мягко говорит, плавно двигается и склонен употреблять американизмы. Он обращается к людям «приятель» – вычурная манера, опять-таки характерная для фарцовщика. Впрочем, американское влияние на английскую речь на много поколений переживет спекулянтов.

После войны более четверти работающего населения пришлось возвращаться «во двор» и заново постигать азы гражданской жизни. Военная служба за границей научила мужчин и женщин сражаться, но не подготовила к претензиям нации, в материальном смысле истекающей кровью. Суровость и аскетизм, требования постоянного труда, ожидания жен, мужей и возлюбленных сбивали с толку и пугали. Что случилось с тем процветающим и добродушным народом, который они покинули? Почему вокруг столько разрухи? И куда девались учтивость и вежливость, бережно хранимые в воспоминаниях?

Сокращение «демоб» имело налет пренебрежения, и коннотации у него были не вполне однозначны. С одной стороны, эти мужчины и женщины – герои-победители; с другой – они избежали многих испытаний, выпавших на долю штатских, о чем им частенько напоминали. Многим вернувшимся с войны солдатам довелось услышать брошенное вслед: «Вот кому досталась хорошая война». Некоторые из них, особенно побывавшие в плену, смело могли рассчитывать на сочувствие и уважение. Однако, как бы их ни прославляли, не было ни малейших сомнений, что «демобы» – это лишнее бремя. Женщина, чье детство выпало на эти годы, вспоминала, как вернувшийся с фронта отец жадно проглотил поставленный на стол сыр и затем спросил у ее матери, нет ли добавки. «Нет, дорогой, – ответила она. – Ты только что съел недельную норму на всю семью». После этого «он не произнес ни слова».

С точки зрения возвратившегося солдата проблема часто заключалась в расхождении ожиданий и реальности. «У меня кровь вскипала, – вспоминал один боец, – когда мы обливались потом в джунглях за несколько шиллингов в день. А теперь я начинаю осознавать, до какой степени невозможно существовать на нынешнее штатское жалованье, не говоря уже о довоенных зарплатах. Ценность денег встала с ног на голову». Другой говорил: «Забирая стирку, я рассчитываю, хватит ли мне одежды до следующего раза… Мелкие заботы изводят меня больше, чем все предыдущие пять лет». Эти «мелкие заботы», сливающиеся в беспросветную панику, и составляли суть мира, в котором вынужден был акклиматизироваться «демоб».