Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

В оппозиции мощнее всего звучал голос лорда Вултона, министра обеспечения пищевыми продуктами военного времени. Его имя и теперь хорошо помнят благодаря «пирогу Вултона» (состоящему из всего, что набралось по сусекам), а в то время его все еще чтили как незаметного спасителя народного здоровья и твердого духа. Он отказывался сокращать долю жира в рационе и держал ее на уровне не меньше 8 унций – таков минимум, считал министр, «если мы хотим сохранить здоровье нации и ее производительные способности». Теперь норма снизилась до 7. «Это опасная ситуация», – без устали твердил он.

Лейбористы пытались перекрыть эти опасения воззванием к общенародному духу: дескать, нужны «совместные усилия», «мужество» и «здравый смысл» – иными словами, что-то вроде атмосферы времен блица. Однако для многих та атмосфера требовала не столько упорства и сотрудничества, сколько почти ангельского терпения. В жарких дебатах относительно мер жесткой экономии все стороны без смущения использовали слово «пропаганда». Сокращения пайков 1947 года работали на оба фронта: горнам, звучавшим в поддержку экспортного производства и солидарности, вторили трубы, воспевающие свободное предпринимательство и личные усилия. В том году на местных выборах («выборах еды и минимума бензина», как прозвал их Морган Филипс[71]) впервые послышались подпевки мелодии «труб»: локально консерваторы достигли немалых результатов, но нация в целом осталась непоколебимой.

К 1948 году ограничения слегка ослабли, включили рабочее освещение, иногда горели электрические фонари, но цены ползли вверх. «Кругом тоска, – стенал один школьный учитель. – На улицах пусто, тусклый свет, люди одеты в обноски, их горести у всех на виду». «О, вот бы хоть чуть-чуть лишнего масла!» – восклицал некий социальный работник. Как раз с конца 1940-х и дальше можно различить некий крен в сторону консьюмеризма.

Распространено мнение, что не такая уж большая разница наблюдалась между заявленными целями двух партий, но мнение это сформировано задним умом – а тогда различия представлялись вполне ясными. Лейбористы выдвигали требование социалистической демократии, полной занятости и создания государства, которое обеспечивало бы граждан «от колыбели до могилы», что плохо уживалось с консервативными посулами личного благоденствия и свободы от государственного вмешательства. Негласные уступки друг другу в послевоенном устройстве станут со временем отличительной чертой всех партий, но это произойдет не сразу.

При Стаффорде Криппсе экономия еще более ужесточилась. Первоначально общество отреагировало предсказуемым возмущением, но постепенно, когда стало понятно, что и в новых аскетичных условиях обычная семья вполне способна существовать, пусть и не слишком комфортно, настрой смягчился. Англичане продолжали испытывать определенную досаду, но зато, несмотря на продолжающийся дефицит товаров, они наконец наслаждались роскошью, недоступной им веками, – чувством благодарности. Едва новое правительство переступило порог кабинета, оно тут же начало выполнять свои обещания, и главным среди них была концепция, что никто на этих островах не должен больше бояться болезни или бедности. В 1942 году либерал Уильям Беверидж написал работу о «пяти великанах»: нужде, недуге, невежестве, запустении и бездействии. Под «невежеством» Беверидж понимал недостаток образования, под «запустением» – убогие жилищные условия, под «бездействием» – безработицу. А разбираться с «великанами» может и должно государство. Так, в 1946 году парламент принял Закон о национальном страховании, предусматривающий выплаты по безработице и болезни, а также пособия матерям и вдовам: никто принципиально не должен голодать. Закон о производственных травмах обеспечивал поддержку раненным на работе, а Закон Батлера гарантировал всеобщее бесплатное образование. Оставалась проблема здравоохранения, и на ее решение ушло значительно больше времени. Однако с 5 июля 1948 года, спустя три года после выборов, рабочий, клерк, шахтер, акушерка, швея, а также их дети могли пойти к доктору, не боясь потратить хоть пенни. Лейбористы видели здесь великое новое начало великой новой эры. «Это настоящий социализм, – заявлял Энайрин Беван и добавлял: – И настоящее христианство тоже, знаете ли».

Происходила революция, не имевшая ранее явного прецедента. Что бы там ни думал Г. К. Честертон, монастыри и обители дореформационной Англии отнюдь не являли собой «Божьи харчевни, нагих и сирых приют»[72]. Да и создатели тюдоровских законов о бедных и приходской системы помощи не имели в виду концепцию всеобщего здравоохранения. Викторианские поправки, внесенные в эти законы, преподавали урок о том, что болезнь следует рассматривать как прямое следствие безответственной и безалаберной жизни. Даже сравнительно прогрессивные нововведения Закона о страховании 1911 года распространялись только на работающее население.