Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия

Пайки, конечно, привели нацию в подтянутую физическую форму, но это не уберегло людей от болезней. По-прежнему свирепствовал туберкулез, «белая чума» викторианцев, а рентгеновских установок для его диагностики не хватало. Дифтерит у ребенка мог легко привести к удушью. Рахит и полиомиелит инвалидизировали молодых так же, как и век назад. Случались смертельные исходы от кори. Скарлатина, оспа и грипп встречались ничуть не реже, чем раньше. Кроме того, народ попросту измотался. Лица бедняков выделялись сразу – впалые щеки, отвисшие челюсти, серые зубы-пеньки и плоский профиль, как у щелкунчика. И как будто мало было антисанитарии, перенаселенности и черствого отношения, детей продолжали кормить на викторианский манер, заменяя грудное молоко искусственными крахмалистыми смесями. Вообще, искусственное вскармливание для младенцев несло не меньше угрозы, чем ужасная гигиена. Во времена, когда обычная диарея могла убить маленького ребенка в считаные дни, больничные администраторы порой по полдня заполняли свидетельства о смерти. Вырисовывался мрачный и уродливый дисбаланс в оказании помощи богатым и бедным. В Ист-Энде на одного врача общей практики приходилось 18 000 человек, а в пригородах – «один отвечал за 250 человек». Бедным приходилось откладывать деньги на случай внезапной болезни, а если денег не было, люди расплачивались продуктами – например, яйцами или овощами.

Медицина во всех смыслах была делом сугубо личным. Даже больницы финансировались благодаря благотворительным акциям или частным патронам. Фигура доктора стояла особняком. Вы не ходили к нему – это он приходил к вам. В больничном мире доминировал консультант, сопровождаемый толпой подчиненных, словно король – свитой. Любые теплые чувства, испытываемые больничным доктором или врачом общей практики к своим пациентам, можно считать случайностью. Однако меркантильное отношение к больным объяснялось просто. До формирования национальной системы здравоохранения врач покупал право на практику. Как всякий другой профессионал, он стремился расширить и улучшить свой бизнес, а потом, возможно, выгодно продать его. Он вкладывал в свое дело капитал и, естественно, желал сохранить его.

Най Беван считал, что незачем оставлять эту систему в таком виде. Его отец «умер от пыли», как это называлось на шахтерском жаргоне. Сам министр начал трудиться на шахтах Тредегара в 12-летнем возрасте. Он рассказывал, как еда в тарелке служила семейным календарем: если там было почти пусто, значит, выходные. «Моя душа переполняется горечью, – писал он, – когда я вижу… болезненные и осунувшиеся лица моих сородичей… Должен существовать иной способ организации помощи». И да, он существовал, причем находился совсем близко. Общество медицинской помощи Тредегара основали в конце прошлого века с целью предоставлять местным рабочим лечение, которое они в противном случае не смогли бы себе позволить. Рабочие вносили из зарплаты по «трехпенсовику в неделю» и затем получали бесплатную медицинскую, стоматологическую и офтальмологическую помощь. Все это представляло собой, как выразился один местный, «мини-национальную систему здравоохранения». Беван взял ее за образец.

Закон о национальной службе здравоохранения провели вместе с остальным социальным законодательством, правда, остальное законодательство не требовало столь тщательной подготовки. Консервативная партия под руководством Черчилля возражала против предложений Бевана по причинам дороговизны. Беван хотел создать по-настоящему общенародную службу, в которую вкладываются ее работники, но которая поддерживается налогами. Однако, спорили его противники, она будет дорогостоящей, громоздкой, неэффективной и, учитывая необходимый высокий уровень налогов, поставит под угрозу свободу англичан. Уж конечно, такого рода вопросы можно передать местным властям, но народ жаждал социальных перемен; иначе ради чего велась война?

3 января 1948 года Беван публично озвучил свою цель: всеобщая бесплатная медицинская помощь к 5 июля этого же года. В своей речи министр рассуждал: «Знаете, существует такое представление, что если чего-то мало, то этим малым особенно дорожат… Но это не ортодоксальное правительство, и я не ортодоксальный министр здравоохранения». С такой оценкой соглашались самые непримиримые его оппоненты – сами врачи, интересы которых представляла Британская медицинская ассоциация (БМА).

Члены БМА к тому времени уже имели репутацию «ударных частей» среднего класса. В их сознании предлагаемая реформа приравнивалась к вторжению государства в сферу медицины. Возражения выдвигались не такие меркантильные и корыстные, как могло показаться; позже учителя выразят похожее беспокойство насчет общенациональной школьной программы. А как бы отреагировали юристы на предложение стать государственными служащими? К началу 1940-х медицина стала по-настоящему научной дисциплиной, и врачи заслуженно гордились своими достижениями.