Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

В нем говорилось о желании правительства «уравнять рекрут­скую повинность для всех состояний» и выражалась надежда, что «об­разование и способности, кои приобретут евреи на военной службе, по возвращении их, после выслуги узаконенных лет (четверть века!), сообщатся их семействам, для вящей пользы и лучшего успеха в их оседлости и хозяйстве». Но приложенный к указу «Устав рекрутской повинности» резко противоречил даже принципу «уравнения в обя­занностях». Третья статья устава гласила: «Законы и учреждения общие не имеют силы для евреев», поскольку это противно специ­альному уставу. Исключительность еврейской рекрутчины особен­но била в глаза в существенной части устава. С ужасом читалась в еврейских семьях восьмая статья, гласящая: «Евреи, представляемые обществами при рекрутских наборах, должны быть (в возрасте) от 12 до 25 лет». Ее дополняла другая статья (ст. 74): «Евреи малолет­ние, т. е. до 18 лет, обращаются в заведения, учрежденные для при­готовления к военной службе». Институт малолетних рекрутов, под названием кантонистов, существовал и для христиан, но там в этот разряд принимались только сыновья солдат, находящихся на действи­тельной службе, в силу аракчеевского принципа, что солдатские дети принадлежат военному ведомству. Евреев же малолетних приказано было брать из всех семейств без различия; вдобавок заявлялось, что годы приготовительной службы малолетних не засчитываются в срок действительной службы, которая начинается лишь с 18-летнего воз­раста (ст. 90), так что евреи-кантонисты должны были служить еще шесть лет сверх обязательных 25 лет. Вербовка рекрутов возлага­лась на еврейские кагалы, которые в каждом городе должны из­брать для этой цели особых исполнителей, или «поверенных». Каждая община в целом отвечала за доставку рекрутов из своей среды; она имела право сдавать в солдаты всякого из своих чле­нов «за неисправность в податях, бродяжество и другие беспоряд­ки». Если требуемое число рекрутов не поставлено к сроку, на­чальство могло брать их с данной общины «посредством экзеку­ции»; за всякую неисправность вербовщикам-поверенным грози­ли штрафы и даже сдача в солдаты. От военной службы освобож­дались гильдейские купцы, цеховые мастера, механики на фабри­ках, земледельцы-колонисты, раввины и редкостные тогда евреи, окончившие курс русского учебного заведения. Освобожденный от личной повинности уплачивал «рекрутские деньги» — тысячу рублей. Право очередного рекрута заменить себя «охотником» пре­доставлялось евреям только с условием, чтобы охотник также был еврей. В законе предусматривался порядок приема рекрутов и при­вода их к присяге в синагогах. Обряд присяги — мрачно-торжествен­ный: рекруту надевают молитвенную ризу (талес) и саван (китель), обвивают руки молитвенными ремнями (тефилин), ставят перед ки­вотом и заставляют произносить длинную, устрашающую присягу, при зажженных свечах и звуках «шофара». После этого акта предпи­сывалось разлучить новобранцев с их семьями и всем еврейским об­ществом, держать их временно в домах христиан, а затем отправлять в дальние восточные губернии, где нет еврейского населения.

Опубликованная «военная конституция» превзошла самые худ­шие опасения. Всех ошеломил этот внезапный удар по народному быту, вековым традициям и духовным идеалам. Встрепенулись ев­рейские семейные гнезда, ожидая похищения своих птенцов. В об­щинах устраивались всенародные посты; в синагогах раздавался плач мужчин и женщин. Но кое-где назревал народный протест. Через месяц после опубликования указа в Петербурге получилось донесе­ние, что в волынском городе Старо-Константинове произошли «воз­мущение и беспорядки между евреями по случаю объявления указа». Шеф жандармов Бенкендорф доложил об этом Николаю I и затем объявил министру внутренних дел царскую волю, чтобы «во всех подобных случаях судить виновных военным судом». Оказалось, од­нако, что в Константинове «возмущение» произошло не против цар­ских властей, а против кагальных старшин и богачей, в домах кото­рых толпа бедняков выбила стекла окон, вероятно потому, что те готовились брать рекрутов только из бедного класса. Кроме того, в этом темном хасидском гнезде произошла своеобразная демонстра­ция: после горячей молитвы с плачем и рыданиями в синагоге при­хожане написали прошение к Богу об отвращении беды и вложили бумагу в руку одному из умерших в те дни членов общины перед по­гребением для передачи по назначению. Эти вопли в синагогах и жалоба небесному царю на земного были единственною возможною тогда формою еврейского «бунта».