Новелла ГДР. 70-е годы

Без сомнения, это был первый миг свободы. Мое сознание было свободно. Я приобрел то ощущение свободы, которое рождается лишь вместе с научным ее осмыслением. Я испытывал непреодолимое желание стать не только объектом, но и субъектом истории, я чувствовал себя участником всемирных классовых битв за войну и мир на Земле, я ощутил себя человеком, помогающим преобразовать мир в духе гуманизма, я горел жаждой деятельности. Сегодня, если оглянуться назад с позиций наблюдателя, все это видится отчетливее. Слова поэта справедливы: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»[21] И тот, кто каждый день завоевывает их и для самого себя. Не то даже самый лучший марксист может впасть в расслабляющий идеализм.

Снова и снова оценивая прошлое — особенно когда я участвую в дискуссиях в ФРГ, — я придаю дню 8 мая, или, лучше сказать, 1 июля, дню, когда «пришли русские», важное, решающее значение. Я спрашиваю себя, что бы стало с крадущим книги, путающим «меня» и «мне», подыскивающим рифмы к словам «кровь» и «честь» пареньком, если бы демаркационная линия в сорок пятом прошла всего в шестидесяти километрах восточнее. Я не знаю ответа. И всякий раз я даже немного пугаюсь. Ибо чересчур многие экземпляры моего поколения тревожат меня: это те, которые чувствуют и думают по-другому, не так, как, скажем, поколение Вернера Хольта; которые все еще не разочаровались в войне, когда война давно закончилась; для которых фашистская война продолжалась еще долгие годы после ее окончания, может быть она длится и сегодня, — это они пугают меня, не видевшие никогда в глаза красного бургомистра, не читавшие «Капитала», не знакомые с научным социализмом, с тем, как можно и должно переделать общество.

Но на все это, кажется мне, можно дать ответ только в романе. Я как раз собираюсь приняться за него.

Перевод Е. Факторовича.

МАРТИН ШТАДЕ Мое владение — прекрасный Сансуси

© Buchverlag Der Morgen, Berlin, 1976.

Захожу я как-то весной в контору — тому уж четыре года, — а человек за письменным столом мне и говорит: дело, говорит, упирается в вашу ногу, нам, говорит, очень нужны люди, умеющие махать косой, но как быть с вашей ногой? Вы, говорит, старый человек, и у вас хромая нога. Парк здесь тянется на километры, и вам таких концов не одолеть. Знаю, говорю, я, конечно, сейчас принадлежу к нетрудовому населению, а поглядели бы вы на меня годов эдак тридцать назад — нас, косцов, было тогда десятеро у барона Крозигкау — это в Силезии, где я до войны жил. По полю шли строем, как солдаты, косили овес для его конюшни — наш барон скаковых лошадей держал. Ну, скажу я вам, вы эдаких отродясь не видывали. Так я всегда шел первым, коса у меня была два метра длиной и всегда мелькала впереди, а как, бывало, сбрызнешь ее водой перед наточкой, так сразу пар пойдет — до того она накалялась.

Ну и потом, говорю, возьмем, к примеру, отбивку. Я знатный отбивщик, говорю, я вам тут в Сансуси все косы отобью.

Ладно, говорит тот, что за письменным столом, давайте попробуем. Понятно, говорю, я тоже кота в мешке покупать не стану, поработаю у вас две недели и, ежели не подойду, поковыляю на своей хромой ноге назад, за ворота. Подыщу себе что-нибудь другое, в городе или в окрестностях. Теперь не те времена, говорю, когда человек мог свалиться на улице и подохнуть, как бездомная собака, до которой никому дела нет.

Ну, значит, на другое утро спозаранок выхожу я на работу. Какой-то парень сует мне в руки косу. Берусь я за косовище, разглядываю клинок и смекаю. Всякая коса в хозяйстве сгодится, коли клинок у нее мало-мальски стоящий. Но такой кочерги я еще в руках не держал. Тогда я принялся искать сам, искал, искал, пока не нашел, что мне надо. Насадил клинок на косовище и пошел косить. Тут они мне и говорят: ну ты, Спотыкач! Я говорю: при чем здесь Спотыкач? Дело свое я знаю, да и на месте не стою: как развернусь, взмахну косой, так левая нога у меня подламывается, а правая делает шаг вперед. Просто удача, говорю, что год назад я эту ногу сломал. Стану в позицию, косу держу честь по чести, развернусь вполтуловища направо, мах налево! Лезвие об траву жикнет — тут левая нога у меня и подламывается. Подламывается в аккурат, когда надо, правая ступает вперед, и опять все сначала.

Чего вы уставились, говорю, это ж просто счастье, что я на стройке оступился и полетел вниз. У меня теперь, можно сказать, автоматика: чуть отклонюсь назад, полоборота направо, мах налево, лезвие об траву вжик — тут левая нога у меня подламывается, а правая сразу шагает вперед. А они заладили: Спотыкач да Спотыкач. Четыре года подряд все так меня кличут.