Новгородские былины

В бывшей Новгородской метрополии, как отмечалось выше, былин или других эпических песен почти не записывали. Переклички этих немногочисленных записей с севернорусскими просто очевидны, но их явно недостаточно для того, чтобы объяснить все богатство и многообразие севернорусской эпической традиции. Можно, конечно, винить собирателей, обходивших Новгородчину стороной[34], и все же, если бы эпические песни бытовали там достаточно широко, их непременно бы заметили. На Новгородчине былины выходили из бытования, по-видимому, уже в первой половине XIX в. Причины отмирания неясны и, пожалуй, несколько удивительны, ибо тогда и даже на полвека позже былины записывали в средней полосе России (Москве, Коломне, Владимирской губ. и др.) значительно чаще, чем в бывшей Новгородской метрополии. Отсюда, ингорируя другие обстоятельства, совсем нетрудно сделать противоположный, но тоже односторонний вывод о происхождении былин исключительно из центральных районов России.

Не следует, правда, забывать, что в XV—XVI вв. московские цари переселяли в среднюю полосу России часть жителей Новгорода. Однако то были представители новгородской верхушки с окружающей их челядью. И их трудно вообразить в роли сказителей, монопольно распространявших эпос среди мужиков и ремесленников средней полосы России, равно как и невозможно вообразить сказителями московских дворян, особенно опричников, по царским указам переселявшихся в Новгород на место опальных бояр. Факты этого рода не говорят ни за, ни против новгородского происхождения былин.

Определенно смешанным — и новгородским, и низовским — является эпический репертуар севернорусских носителей, потомков пришельцев из разных южных районов России, заселявших Север в течение многих веков. Указателем смешанности служит широкое распространение по всему Северу, включая Обонежье, поздних былин об Илье Муромце и исторических песен, содержащих отклики на события XVI—XVIII вв.

Решительное подтверждение тезису о смешанности эпического репертуара Русского Севера мы находим в опыте сплошного обследования на эпос, проведенного экспедициями МГУ в 1956—1964 гг. в восточной Карелии (от беломорского побережья до Вологодчины) и в западной части Архангельской области (бассейн р. Онеги). Участники экспедиций, состоявшихся в первые, самые «эпические», годы вели опрос на эпос в каждом поселении подряд, включая лесопункты и даже райцентры, опрашивали по возможности всех взрослых жителей, повторяли маршруты по местам, заслуживающим большего внимания. Записывались не только эпические тексты, но и воспоминания об их бытовании. По рассказам жителей восстанавливался былой эпический репертуар многих деревень. Помимо записи около трехсот собственно былинных текстов на сорок с лишним сюжетов, удалось собрать уникальные по числу текстов и сюжетному составу русские коллекции баллад, духовных стихов, поздних исторических песен, заговоров, сказок, быличек, лирических песен и свадебных причитаний, а также записать немало других фольклорных произведений. В области поэтики обнаружились очень любопытные связи между эпосом и другими фольклорными жанрами, свидетельствующие об их общей основе и тесном взаимодействии в ходе бытования.

У участников экспедиций МГУ старое представление о бытовании эпоса на Русском Севере в виде отдельных очагов быстро утратило свою силу. Выяснилось, что эпические песни знали повсюду, независимо от времени заселения, и этот факт никак не объяснить лишь тем, что потомки новгородцев на Севере могли передавать какую-то часть своего репертуара последующим переселенцам, ибо репертуары соседних микрорайонов, кустов деревень, деревень и даже соседних семей нередко заметно различаются между собой. Однако качество или состав эпического репертуара безусловно зависит от времени заселения. Чем раньше поселялись на Севере предки наших исполнителей, тем более богатый репертуар они приносили с собой, и, наоборот, чем позже приходили поселенцы, тем обедненнее был их эпический репертуар, ограниченный преимущественно поздними былинами об Илье Муромце. Бедным оказывался эпический репертуар и в тех местах, особенно на окраинах Пудоги и в бассейне р. Онеги, где даже по внешнему облику людей было легко угадать в них потомков ассимилированных прибалтийских финнов (фольклорной чуди).