– Значит, так, – начала я, выбрав наименее важный, хотя и все равно чрезвычайно интересный вопрос, от которого можно было оттолкнуться. Меня доставили домой целой и невредимой, и он мог уйти в любую секунду. Не позволяй ему замолчать. К тому же этот временный рай на земле не был бы подлинным раем без звуков его голоса. – Что ты делал до позавчерашнего дня?
Его лицо сразу же стало настороженным.
– Ничего особенно захватывающего.
– Конечно же, нет, – пробормотала я.
– А почему у тебя такой недовольный вид?
– Ну… – Я надула губы, раздумывая. – Если бы ты все-таки оказался видением, то именно так бы и сказал. Наверное, мое воображение истощилось.
Он вздохнул.
– Если я тебе расскажу, ты наконец поверишь, что тебе не снится кошмар?
– Кошмар! – с упреком повторила я.
Он ждал ответа.
– Может быть, – сказала я, хорошенько подумав. – Если ты мне расскажешь.
– Я… охотился.
– Это все, на что ты способен? – не поверила я. – Это точно доказывает, что я сплю.
Он замялся, потом заговорил медленнее, осторожно подбирая слова:
– Я охотился не ради пищи… Вообще-то я занимался… слежкой. У меня это не очень хорошо получается.
– И что же или кого же ты выслеживал? – заинтригованно спросила я.
– Так, ничего особенного. – Слова Эдварда не соответствовали выражению его лица. Он выглядел расстроенным, не в своей тарелке.
– Не понимаю.
Он замялся. Его лицо, освещенное странным зеленым отблеском электронного будильника, немного исказилось.
– Я… – Он сделал глубокий вдох. – Я должен перед тобой извиниться. Нет, конечно же, я должен тебе гораздо больше. Но ты должна знать… – Он заговорил быстро, так, как говорил, когда был сильно возбужден, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы не пропустить ни слова. – …Что я понятия не имел, не представлял, что оставляю после себя. Мне казалось, ты здесь в безопасности. В полной безопасности. Я и подумать не мог, что Виктория… – Его губы дернулись, обнажив зубы, при упоминании этого имени. – …Вернется. Признаюсь, в тот единственный раз, когда я ее увидел, я гораздо внимательнее следил за мыслями Джеймса. Я просто не понял, на что она способна, что она так к нему привязана. По-моему, теперь я понимаю почему: она была так в нем уверена, и мысль о том, что он может проиграть, никогда не приходила ей в голову. Именно чрезмерная уверенность затмила все ее остальные чувства к нему – и это не позволило мне разглядеть их глубинную, прочную связь. Это никак не оправдывает того, на что я тебя обрек, когда уехал. Когда я услышал то, что ты сказала Элис и что видела она сама, когда я понял, что тебе пришлось вверить свою жизнь оборотням, незрелым, неуправляемым, худшему, что есть на свете, кроме Виктории… – Он вздрогнул и на мгновение прервал бурный поток слов. – Прошу тебя, знай одно – я обо всем этом не имел ни малейшего понятия. Мне плохо, невыразимо плохо, даже теперь, когда я вижу и обнимаю тебя. Я самое жалкое оправдание…
– Перестань, – прервала его я.
Он смотрел на меня полными боли глазами, а я пыталась найти правильные слова, которые избавили бы его от этого воображаемого обязательства, причинявшего ему столько боли. Эти слова было очень трудно произнести. Я не знала, смогу ли я их высказать, не сломавшись и не впав в истерику. Но я должна была хотя бы попытаться. Мне не хотелось становиться причиной чувства вины и мучений, отравлявших ему жизнь. Он должен быть счастлив, чего бы мне это ни стоило.
Я от всей души надеялась как можно дольше оттянуть эту часть нашего последнего разговора, который мог расставить все точки над «i» гораздо раньше. Собрав весь опыт тренировок, имевших целью вести себя нормально с Чарли, я сохраняла спокойное выражение лица.
– Эдвард, – начала я. Его имя обожгло мне гортань. Я ощущала затаившийся призрак дыры, только и ждавшей, чтобы разверзнуться вновь, как только он исчезнет. Я не совсем понимала, как на этот раз стану с ней бороться. – Это должно сейчас же прекратиться. Нельзя обо всем вот так думать. Нельзя позволять этой…
– Изабелла Мэри Свон, – прошептал он с каким-то странным, почти безумным выражением на лице. – Ты думаешь, что я просил Вольтури прикончить меня, потому что
Я чувствовала, что мое лицо выражает полное непонимание.
– А разве нет?