Новолуние

– Ну, у нас есть масса времени, чтобы это обдумать. Для них время означает нечто совершенно иное, чем для тебя или даже для меня. Они считают годы так же, как мы ведем счет дням. Я не удивился бы, если бы тебе исполнилось тридцать, прежде чем они вспомнили бы о тебе, – весело добавил он.

Меня охватил ужас. Тридцать. Выходит, его обещания ничего не значили. Если мне когда-нибудь исполнится тридцать, значит, он не планирует оставаться здесь надолго. Резкая боль при этой мысли заставила меня признаться самой себе, что я уже начала надеяться, хоть и не позволяла себе этого делать.

– Тебе не надо бояться, – взволнованно произнес он, видя, как на глаза у меня вновь наворачиваются слезы. – Я не позволю им и пальцем тебя тронуть.

– Пока ты здесь… – Словно мне было все равно, что случится со мной, когда он уйдет.

Он крепко сжал мое лицо своими каменными руками, его глаза цвета полуночи пристально смотрели в мои, затягивая меня, словно черная дыра.

– Я никогда больше тебя не покину.

– Но ты сказал тридцать, – прошептала я. Слезы брызнули у меня из глаз. – Что? Ты собираешься остаться, но все же позволишь мне состариться? Здорово.

Взгляд его подобрел, но губы упрямо сжались.

– Именно это я и собираюсь сделать. Какой у меня выбор? Я не могу существовать без тебя, но я не позволю себе разрушить твою душу.

– Но ты правда?.. – Я старалась говорить спокойно, хотя вопрос оказался слишком трудным. Я вспомнила его лицо, когда Аро почти умолял его подумать о том, чтобы сделать меня бессмертной. У него был такой удрученный взгляд! Имело ли это навязчивое желание оставить меня человеком отношение к моей душе или же он был не уверен, что захочет провести рядом со мной такое долгое время?

– Что?.. – отозвался он, ожидая моего вопроса.

Я задала ему другой вопрос – почти такой же трудный:

– А что будет, когда я состарюсь настолько, что люди будут считать меня твоей матерью? Или бабушкой? – спросила я слабым от отвращения голосом и вспомнила отражение собственной бабушки в зеркале во сне, приснившемся мне в ночь на день рождения.

Его лицо стало очень мягким. Он губами стер слезы с моих щек.

– Для меня это ровным счетом ничего не значит, – прошептал он, овевая мою кожу своим дыханием. – Ты всегда будешь самым прекрасным созданием в моем мире. Конечно, – замялся он, слегка вздрогнув, – когда ты станешь старше меня и тебе захочется чего-то большего – я это пойму, Белла. Обещаю, что не встану у тебя на пути, если ты захочешь меня покинуть. – Его влажные красно-коричневые глаза смотрели на меня совершено искренне. Он говорил так, словно вложил глубочайший смысл в свой безумный план.

– Но ведь ты понимаешь, что я в конечном итоге умру, – напомнила я.

Об этом он тоже подумал.

– Я последую за тобой, как только смогу.

– Это просто… – Я подыскивала верные слова. – …Идиотизм.

– Белла, это единственный верный путь…

– Давай-ка на минутку вернемся назад, – начала я. Злость придала мне ясности мыслей и решительности. – Ты ведь помнишь Вольтури, так? Я не могу вечно оставаться человеком. Они убьют меня. Даже если они не вспомнят обо мне, пока мне не исполнится тридцать… – Я прошипела последнее слова. – Ты и вправду думаешь, что они все забудут?

– Нет, – медленно ответил он, качая головой. – Они ничего не забудут. Но…

– Что – «но»?

Он широко улыбнулся, и я осторожно посмотрела на него. Может, я здесь не единственная сумасшедшая?

– У меня есть кое-какие планы.

– И эти планы, – произнесла я тоном, с каждым словом становившимся все более язвительным, – все эти планы вращаются вокруг того, что я остаюсь человеком.

От моих слов лицо его посуровело.

– Естественно. – Голос его прозвучал отрывисто и резко, в глазах появилось высокомерное выражение.

Мы долго с неприязнью смотрели друг на друга. Потом я сделала глубокий вдох, расправила плечи и оттолкнула его руки, чтобы сесть на кровати.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спросил он, и сердце мое затрепетало, когда я заметила, что эта мысль причиняет ему боль, хотя он и пытается это скрыть.

– Нет, – ответила я. – Ухожу я.

Он с подозрением следил за мной, когда я слезла с кровати и начала шарить в темной комнате, ища туфли.

– Позволь узнать, куда ты собираешься? – спросил он.

– Я отправляюсь к тебе домой, – ответила я, все еще на ощупь ища туфли.

Он поднялся и подошел ко мне.

– Вот твои туфли. И как ты планируешь туда добираться?

– В пикапе.

– Тогда ты, наверное, разбудишь Чарли, – заметил он, словно указывая на непреодолимое препятствие.

– Знаю, – вздохнула я. – Но, если честно, мне и так светят несколько недель домашнего ареста. Чего еще мне ожидать?

– Ничего. Он обвинит во всем меня, а не тебя.

– Если у тебя есть мысли получше, я вся внимание.

– Ты должна остаться здесь.

– Ни за что. Но ты давай располагайся и чувствуй себя как дома, – ободрила я его, удивившись тому, как естественно прозвучала моя ирония, и направилась к двери.

Он оказался там раньше меня, преградив мне путь. Я нахмурилась и повернулась к окну. Здесь, в общем-то, не так уж и высоко, а внизу густая трава.

– Ладно, – вздохнул он. – Я помогу тебе добраться.