Новые Дебри

Плитки раздали всем. К тому времени они уже расхватали содержимое пары посылок и теперь корчились и держались за животы, набитые прогорклой выпечкой. Те, кто не получил посылок, заграбастали сразу несколько плиток и жадно запихали их в рот. Все рассредоточились по комнате, обессиленные, будто только что дрались или трахались.

– Чем замаскируем дверь? – спросила Вэл с полным ртом вязкой плитки.

Все посмотрели на Глена, их бесстрашного лидера – по крайней мере на сегодняшний день, на человека, благодаря которому сбылись мечты.

Глен замер.

– М-м… – начал он, – серьезный вопрос. Нам надо обсудить его и прийти к консенсусу. – Он сел прямо, готовясь направлять дискуссию и способствовать ей.

Карл поднялся.

– Не будем мы ее маскировать, – сказал он. – Просто объясним, что случилось. Скажем, что, когда мы пришли сюда, все так и было. И что они нам сделают? – Карл ухмыльнулся.

– Ага, – подхватила Дебра, – пошли они на хер вместе с дверью.

– Вот именно, Дебра, – кивнул Карл. – На хер их и дверь туда же. И на хер их правила.

Скорчившись по углам, все отозвались вялым «ура».

Дискуссия закончилась. Карл взял бразды правления в свои руки, повел их, куда требовалось ему, и они радостно последовали за ним. Беа увидела, какой впалой стала грудь Глена.

* * *

Они рассортировали упаковку и материалы для переработки по видам, наполнили водой бутылки, воспользовались ванной, а потом покинули офис. И направились туда, где разложили свои постели. Лошадей, которые раньше находились неподалеку, теперь нигде не было видно.

– Я тут подумал: сволочи эти лошади, – сказал доктор Гарольд, держась за живот. У него была бывшая жена, которая исправно слала ему посылки. Она готовила необычные лакомства вроде печенья, макарон всех цветов радуги и ушек. Однажды прислала шоколадный кекс без муки, присыпанный снежком сахарной пудры. Сладости были прекрасные, изысканные, с виду профессионально сделанные, как в старинных журналах, которые Беа раньше часто листала в поисках вдохновения. Должно быть, приготовление занимало несколько дней. Но хранились они из рук вон плохо. А он все равно их съедал. Беа казалось странным, что эта женщина берет на себя столько труда ради бывшего. И порой она гадала, действительно ли она бывшая жена или же доктор Гарольд просто играет роль одинокого разведенца, чтобы добиться хоть какого-то внимания со стороны Дебры. Если так, его способ не срабатывал. Кем бы ни была отправительница посылок, она явно до сих пор любила доктора Гарольда. Так что как бы там ни было – он оставил за спиной брак или просто оставил дома жену, – Беа могла лишь гадать о причинах. Здесь его оценили невысоко. Возможно, он принадлежал к мужчинам, которым идут на пользу сердечные муки. Или ненавидел жену. Доктор Гарольд подошел к водопойному корыту и наклонил его, вылив остатки воды – той самой, которую они предложили лошадям и в которой лошади, по-видимому, не нуждались.

Дебра поцокала языком.

– Ну и зачем тебе понадобилось впустую переводить вполне приличную воду?

Доктор Гарольд устыдился.

– Это они ее переводили, – пробормотал, уже сожалея о том, что сделал. Вероятно, он пытался впечатлить Дебру. Она покачала головой, глядя на него.

Они блуждали вокруг плюющегося искрами костра, подбрасывали в него топливо, ковырялись в зубах, доставая из промежутков между ними липкие зернышки гранолы. Беа расстелила свое одеяло на грязной земле вблизи корраля для лошадей. Агнес встала на колени рядом с ней и провела ладошками по ткани.

– Кусачая, – сказала она. Но продолжала гладить. Потом наклонила голову, понюхала одеяло, потерлась об него щекой, приникла к нему и свернулась в клубок так, как никогда не сворачивалась на шкурах.

– Кусачая, – отозвалась Беа, проводя по спине дочери – сначала ладонью, потом собирала пальцы в горстку и вела кончиками, когда заканчивалось место, и начинала все заново.

Агнес приглушенно произнесла с одеяла:

– Прочитай свои письма.

– Обязательно, – жизнерадостно пообещала Беа, хоть и боялась этого. Сверху лежало письмо от матери, и Беа могла лишь гадать, в чем еще она ее обвинила. А сегодня, порывшись в стенных шкафах и поев городской еды, она ослабела в своей решимости противостоять желаниям матери.