Я старалась следить, куда мы идем, чтобы не заблудиться. Но без солнца и звезд быстро потеряла ориентацию. В какой-то момент я увидела портовые мачты и краны, но Берни тут же свернул на улицу, ведущую в противоположном направлении. К реке он идти не хотел.
Пока мы шли, у меня в ушах звенели слова Томми Тарантелло.
Последовать совету гангстера сейчас было проще простого. Все, что от меня требовалось, это на следующем перекрестке разойтись с Берни. Он и не поймет, что случилось, а я уже буду далеко. Ли Цзинь наверняка примет меня и разрешит пожить у нее, пока Старшой не вернется в Глазго.
Это была заманчивая мысль.
Наше бесцельное шатание завело нас в парк, окруженный высокой чугунной оградой. Ворота были открыты, и мы вошли. На земле лежал глубокий снег. На фоне всей этой белизны чернели голые деревья. Было красиво. Мы медленно брели по дорожкам, вдоль которых стояли укрытые снегом скамейки и низкие заборчики. Пересекли несколько открытых лужаек и вышли к реке. Над водой свисали ветви плакучих ив.
Мои ноги ныли от усталости, и я села на лавочку. Берни шел дальше. Заметив, что меня нет, он вернулся и сел рядом.
Здесь шум города был почти не слышен. И ни одной живой души рядом. Мы долго сидели молча, и наконец Берни сказал:
– Это не моя шляпа…
Я посмотрела на него. В его глазах горела тревога.
– Я ничего не соображал. Тодди был крепкий… я не люблю крепкое.
Берни прикусил губу и дважды глубоко вздохнул.
– Поэтому я не знаю, – продолжил он, – не ляпнул ли я чего… там, в машине. Ну, о налете… Про что Мойра велела никому не рассказывать.
Он повернулся ко мне.
– Или ляпнул? – спросил он. – Я проговорился, да?
Мне следовало предвидеть этот вопрос, но я оказалась не готова. Что мне ему ответить? Честно кивнуть? Вероятно, это повергнет его в отчаяние. Или лучше соврать и покачать головой?
Прошло слишком много секунд, а я все никак не могла решить. Для Берни мое молчание тоже было ответом.
Он все понял.
Испустив сдавленный стон, он наклонился вперед и спрятал лицо в огромных натруженных руках. Его плечи затряслись.
– Я все испортил… я все испортил… – всхлипывая, бормотал он.
Прошло много времени, прежде чем Берни успокоился и выпрямился. Отвернувшись, он рукавом вытер слезы. А потом посмотрел на меня. Вид у него был пристыженный. И испуганный. Очень испуганный.
Он сказал:
– Мойра… она так рассердится… думаешь, мне надо рассказать ей об этом?
Сперва я хотела просто пожать плечами. Но встретив его взгляд, поняла: это никуда не годится. Ведь Берни больше не у кого спросить совета.
Меня как будто ударили под дых. Я вдруг поняла, что не могу сбежать. Не сейчас. Нельзя бросить Берни в беде.
– Мне рассказать Мойре? – снова спросил он.
Еще немного подумав, я покачала головой.
– Не рассказывать?.. – переспросил Берни.
Я снова покачала головой. Если Берни признается, Мойра не похвалит его за честность. Нет, она накажет его. Жестоко накажет. А если он промолчит, то она, возможно, ничего и не узнает.
Мне показалось, что Берни полегчало.
– Спасибо, – сказал он. – Спасибо…
Я встала. Пора возвращаться на Освальд-стрит. Нас не было слишком долго, но я надеялась, что этого никто не заметил. Издалека доносились звуки пробуждающего города. Занимался новый день.
Что он нам принесет?
Судя по всему, ничего хорошего.
Часть четвертая. Сумеречная пристань
41. Шторма и войны
Шторм на море может быть очень страшен. Но шторм не коварная штука. Его можно предвидеть. Когда начинает раздувать, главное – не мешкать. Надо проверить, привязан ли груз в трюме, задраены ли палубные люки. Убрать все, что валяется на борту, и – на самый крайний случай – подготовить шлюпку к спуску.
Поэтому приближение шторма в море меня никогда особенно не пугало. Бояться просто некогда. И это хорошо.
Но если о штормах я кое-что знаю, то о войнах – почти ничего. А сейчас приближался не шторм, а именно война. Так сказал Томми Тарантелло. Но как она начнется? И когда? И как мне к ней подготовиться?
Я бы с радостью задраила какие-нибудь люки или привязала груз в трюме. Но здесь от меня ничего не зависело. Оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
Шли дни. В доме на Освальд-стрит жизнь текла своим чередом. Никто из членов банды, казалось, ничего не подозревал. Никто, кроме меня и Берни. Судя по темным кругам под глазами, он плохо спал по ночам. У него тряслись руки, и от этого он стал еще более неуклюж. Чтобы скрыть дрожь, в присутствии других людей он прятал руки в карманы.
Как-то вечером случилась небольшая неприятность: Берни полез за кастрюлей на верхней полке шкафчика и задел красную жестянку с большим замком. Та с грохотом упала, замок оторвался, и содержимое рассыпалось по полу.
Берни вздохнул, сел на корточки и принялся собирать. Там были какая-то бумага с печатью, похожая на удостоверение личности, деревянная игрушечная машинка и старая пожелтевшая фотокарточка. Его самые драгоценные вещи.