Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций

Одно только наличие сказанного мотива или персонажа, общего и для сказок, и для фантастических рассказов, и для народных верований китайцев[165], еще не делает текст сказкой и не указывает на сказку как на непосредственный источник или образец рассказов Юань Мэя. То же относится к мотивам, взятым per se. Как справедливо указывает Эберхард, «отдельные сказочные мотивы чаще выступают в новеллах, но они не идут из сказки в новеллу: и в сказку, и в новеллу эти мотивы идут из общего фонда народных верований»[166]. В самом деле, мотив посещения живым человеком царства мертвых, чудесного рождения, брака со сверхъестественным существом и т. п. — все это сказочные мотивы (точнее, мотивы сюжетного фольклора, свойственные, в частности, и сказке), но наличие такого мотива еще не составляет сказки. Только когда эти мотивы организованы в повествовательную цепочку, подчиненную специфическим законам морфологии сказки (не обязательно морфологии, разработанной В. Я. Проппом на материале европейской сказки), только тогда мы имеем право говорить о жанре сказки[167] и о неоригинальности всего текста. В тех же случаях, когда эта сюжетная схема отсутствует или когда время действия соотнесено со временем историческим, «авторским»[168], и события излагаются, как имевшие место в действительности[169], мы имеем дело не со сказкой, а с литературным рассказом[170].

Сравнение описания реальных сказок в Указателе Эберхарда и в его работе «Volksmärchen aus Südost-China»[171] с указанными под теми же номерами Указателя рассказами Юань Мэя показывает, насколько сильно последние отличаются от сказок. Если даже эти сказки и служили источником рассказов, то модификации настолько значительны, что препятствуют отождествлению и — главное — отнесению этих рассказов к жанру сказки вообще. Так, например, в сказке, приводимой в книге «Volksmärchen...» под № 30 (с отсылкой на тип № 47 по Указателю — «Потоп»), речь идет о нищем, который в благодарность велит накормившей его старухе сказать ее сыну, чтобы он купил бумагу и муку и изготовил бумажную лодку; когда глаза двух каменных львов, стоящих перед храмом, покраснеют, старуха с сыном должны будут немедленно сесть в лодку, чтобы спастись от потопа. Выполнив указание нищего, старуха с сыном спасаются.

В рассказе Юань Мэя (упомянутом Эберхардом в типе № 47) значительные отклонения от сюжета сказки: министру Туну во время инспекционной поездки снится дух, который велит ему немедленно покинуть уезд, в котором Тун временно остановился. Министр не придает значения сну. На следующую ночь дух является снова, повторяет свой приказ и добавляет, что если министр захочет его поблагодарить за милость, то должен запомнить пять слов. Министр в испуге покидает уезд, население которого через три дня почти целиком погибает от наводнения. Впоследствии оказавшись в другом уезде, министр видит в храме Гуань-ди надпись, состоящую из тех пяти слов, что назвал дух, и понимает, что спасителем его был Гуань-ди. Присущие народной сказке безымянные герои (нищий, старуха, сын) заменены «министром нынешней династии Туном» (реальным историческим лицом) и богом Гуань-ди, указаны вполне реальная цель поездки Туна (инспекция уездов), его точное местопребывание, время действия; сюжет осложнен мотивом неузнавания духа, спасшего Туна. А главное — пропадает «взаимность» действий персонажей, т. е. собственно сюжет; нищий в сказке спасает старуху и ее сына в благодарность за их поступки, явление духа министру не вызвано никакими действиями героя (во всяком случае, в рамках рассказа). По сути дела, здесь просто сообщается факт — спасение министра духом, pointe рассказа ослаблен и перенесен на опознание духа, на то, что он оказывается прав.

Еще более модифицирован у Юань Мэя сюжет рассказа № 919 по сравнению со сказкой № 61 в «Volksmärchen...» (тип № 100 — «Уловка ремесленника»): в тексте, приводимом Эберхардом, каменщик или плотник, обиженный крестьянином, подгоняет строительство с помощью магического предмета, который потом прячет в постройке. Предмет вредит крестьянину, который, обнаружив источник вреда, уничтожает его; уничтожение магического предмета наносит вред ремесленнику. У Юань Мэя рассказ состоит из двух частей (см. перевод). В первой части молодой ученый — правнук сановника Гао Нянь-дуна (т. е. реальное лицо) заболевает, ему видится маленький ребенок, которого не видят остальные люди. С помощью мага удается найти причину болезни — деревянную фигурку ребенка, которую обиженный тестем больного мастеровой запрятал в доме. Фигурку сжигают, мастеровой умирает, но больной так и не может больше ходить. Вторая часть рассказа (дружба больного юноши с девушкой-оборотнем) не имеет отношения к сюжету, рассматриваемому Эберхардом, это дополнительная сюжетная линия, превращающая рассказ в новеллу.