Но как бы мерзко и тошно ни было признавать, в чём-то он был прав. Узнай куратор о происхождении мискеланиуса, он свернул бы мой проект на этапе планирования. Не говоря уже о начальстве, которое бережно относилось к своей репутации. И потому пригрело на груди самую жирную и опасную змею. Змею, которая обвилась вокруг моего изобретения и не желала его отдавать. И стоит мне попытаться выхватить его обратно, как острые ядовитые вопьются в мою ладонь, пуская в мою кровь яд, наполненный надменностью, злобой и тщеславием. Оставляя меня перед единственным выходом: забыть и смириться. Пятая стадия принятия горя. Я лишь раздражённо хмыкнул, отгоняя эту мысль.
–Завтра я собираюсь представить контейнер для атомной энергии общественности. – расценивая моё молчание как ответ, оповестил Гладков. – Позволь дать тебе совет: даже не пытайся вставать у меня на пути. Тебе не победить в этой войне. Как я уже говорил: ради спасения всего человечества, нужно что-то отдавать.
Эти слова резанули мой слух, и я непроизвольно тряхнул плечами, как бы сбрасывая с себя шелуху этих пафосных речей. Как глуп я был, что когда-то считал их правильными и великими. На деле за ними скрывалась жажда наживы. А ещё всеобщее предупреждение: ради самого себя этот человек не остановится не перед чем. Он будет идти по головам, если надо сворачивая шеи и ломая позвоночники, которые потом вознесут его на Олимп. Одна большая и гениальная манипуляция, длящаяся уже несколько лет.
Кивнув скорее самому себе, Гладков одёрнул халат и медленной величавой походкой направился к выходу. Остановившись возле двери, он положил мне руку на плечо и, наставнически похлопав по нему, самодовольно произнёс:
–В этом мире приходиться выбирать, на чьей ты стороне. Запомните, мой друг, только одна из них может обеспечить вас до конца жизни. Но вы ещё слишком молоды для этого. Но прошу не расстраивайтесь и приходите на завтрашнюю презентацию.
– Если я и приду, то только для того, чтобы сорвать ваш спектакль, – сквозь зубы прошипел я.
– Смело, —хмыкнул Гладков. Вдруг он сжал моё плечо и дёрнул на себя так, что его дыхание обжигало моё ухо. – Ты не сможешь: кишка тонка.
Гаденько улыбнувшись, Артемий отпустил меня, как будто бы оставив на коже горящий, зудящий след. Напомнив, где находиться место таких, как я: убогих и безымянных. Напоследок потешив своё эго и унизив меня. Чтобы не смел лишний раз возникать.
Он ушёл, оставив меня на перепутье. Перед тремя дорогами, как в какой-нибудь детской сказке про богатырей. Я мог просто смириться и уйти навсегда, прослыв пропавшим без вести. Мог согласиться на условия Гладкова и забрать свой процент из многомилионной контрабандистской сети. Хотя не факт, что всё не закончится первой историей. А ещё я мог пойти против. Мог ворваться следующим утром на презентацию, выхватить из его маленьких ручек своё изобретение и доказать в суде своё авторство. Если он, конечно, не решил запатентовать его раньше. В любом случае, какой бы выбор я не сделал, он неизменно уткнётся в могильную плиту. И мысль о борьбе и противостоянии, которая так рьяно зажглась в моей голове, начала потихоньку угасать. Потому что я не был уверен, что есть смысл отстаивать своё право на изобретение, если на стороне оппонента абсолютно все и ещё немного сверху. Что ж, видимо, это был последний аккорд. Гордый, но очень тихий.
Неожиданно в моей голове возник блёклый силуэт, что так часто приходил ко мне во снах и мыслях. Только в этот раз его лицо было затянуто чёрным дымом. Руки безвольно болтались по швам, а по едва различимым щекам текли ярко-красные ручейки слёз. И в этом странном, пугающем образе я увидел слишком многое. Я увидел истерзанных неизбежной войной детей, напуганных и бездомных. Увидел истощённых нищетой матерей, которых выгнали на улицу из-за долгов за электричество. Я увидел нашу планету, лишённую всех ресурсов, и всё человечество, корящее себя за неосторожность и глупость. За чрезмерное безразличное смирение.
А потому на следующий день я стоял среди взволнованной толпы, натянув на голову капюшон. Я не собирался устраивать бунт или срывать такой «великий» праздник по случаю «нового» открытия Гладкова. Я лишь хотел стоять в первых рядах и смотреть ему в глаза в тот момент, когда он вновь получит огромный чек. Чек, который потом превратиться в грязные деньги и уйдёт в офшоры. Чек за устройство, в котором была частица моей души.
Всё было так же, как и в первый раз. Толпы журналистов и прохожих, вспышки, гомон и восторженные вскрики. Ведь они ждали появления своего героя, который делает всё, чтобы обеспечить их стране процветание. А потом через пару месяцев устроить такое же процветание соседям с американского континента. До чего же компанейский господин.