Новый год в октябре

– А знаешь что, – искренне сказал Прошин.– Я тебе завидую. Честное слово. Мне бы кого так любить… А я, собственно люблю. Жену свою. Бывшую. А вот недавно узнаю… Н-да. Что вышла замуж, что счастлива, что… все! Конец. – Он смежил веки, чувствуя на себе внимательный взгляд Глинского. – Вот так… – уже начиная играть, вздохнул и положил руку Сергею на колено. – Эх, Серега… Беда наша, что стали мы не друзьями, а сообщниками и крутились, как два спутника на орбите общих махинаций. А ведь имели в душе и что–то другое… Но, думали, из того другого кафтан не скроишь, сапоги не справишь. Нет, афер наших я не осуждаю. Без них не прожить. И дело не во всяких там социальных проблемах, а просто в том, что мы – игроки. А ошибка наша, что не смогли совместить партнерство в игре и дружбу. Партнерство поставили выше дружбы. А надо наоборот. Пропорция подвела. Ну, а Наташа… Такое раз в жизни бывает. Без повторений. Такое было… Было и у тебя, и у меня. Все. Иные, приходящие после – ложь, копии… И потому жить нам теперь остается очень просто. В ветреном, приятном одиночестве. Пошлость? Нет, трагедия! И не сочти нахалом… трагедия – извечно высокий жанр. Да. А это… – он ткнул каблуком бутылку, откатившуюся к батарее, – последнее дело. Мы должны быть сильными, здоровыми. Иметь много денег… Скажешь, не все можно купить за деньги? Есть чувства, сантименты… Философия нищих, Серега. Купить можно все, если уметь покупать… Так вот. О чем я? Иметь деньги, женщин… И – надежду. На что? На перемены, наверное. Сам не знаю в чем суть этой надежды. Да и не надо знать, вероятно. Живи… смутным предощущением чего–то хорошего, нового и меньше оставляй времени для раздумий. Будь занятым человеком. Как я. Ты знаешь, если бы… у меня было время разочароваться в жизни, я бы в ней разочаровался.

Правда!

– Господи, – простонал Глинский. – Как же ты меня отделал–то… Он осторожно ощупывал ребра.

Прошин недобро усмехнулся. Вдохновение, владевшее им в течении всей этой проповеди, исчезло, и теперь с сочувственным презрением он наблюдал за одуревшим от водки, побоев и сна Глинским.

Тот оделся, отмыл опухшее лицо холодной водой и поставил чай. Прошин, в расстегнутом плаще, сгорбившись, сидел перед ним, казавшись себе старым, усталым… И еще – каким–то безнадежно обреченным. Встал. Протянул Глинскому руку. Спросил:

– Ну, так… как? Со мной?

Боязливо, будто прислушиваясь к чему–то, Сергей повел головой и неуверенно сжал его пальцы своими – холодными и потными.