Новый год в октябре

– Похож! – Бегунов встал. – Хорошо. Я найду порядочного молодого человека, знающего язык. Пусть хуже, чем ты, но вполне умеющего объясниться и понять слова, обращенные к нему. Но ты не поедешь! Твои бумажки… – он ткнул пальцем в корзину, – в них я между строк ощущаю всякие… фигли–мигли. Я не верю тебе и за границу тебя посылать не собираюсь! Ты… нечестный человек. Ты… знаешь кто?

Прошин закрыл глаза, чувствуя, как его заполняет рассудительная, стылая злоба. Пора было нанести удар в незащищенное место. Он не хотел делать этого, но его вынуждали…

– Знаю, кто, – медленно сказал он. – Я твой сын. Я человек, которого ты сделал несчастным; человек, которому ты причинил боль. Я знаю, кто я, знаю! А знаешь ли ты, что было со мной, когда я узнал о твоем отцовстве? Знаешь? Ты изломал мне жизнь, не дав выбрать своего места в жизни, лишив меня смысла! А теперь началась игра в принципы… Ты начинаешь вредить мне, это ты знаешь?!. – уже кричал он, кричал, внутренне скучая. - Так и знай! Папочка!

Бегунов сидел, закрыв лицо рукой.

– И еще, – тихо продолжал Прошин. – Если ты мне откажешь… я уйду отсюда. И больше ты меня не увидишь. Я прокляну тебя…

– Ты… – выдохнул Бегунов. – Езжай…

– Спасибо, – серьезно сказал Прошин. – Извини…

«Ну вот и все», – с облегчением подумал он.

* * *

Первое сентября. Утро. Вереницы школьников: девочки с цветами, неестественно приглаженные мальчишки с унынием на лицах, взволнованные папаши и мамаши… Около пешеходного перехода Прошин затормозил, пропуская эту по–праздничному оживленную толпу и чувствуя себя старым и мудрым как перед ребятишками, так и перед бедолагами–родителями, мающимися с ними. Вот мужчина в модном костюме, сверкающих штиблетах, шагающий среди остальных рядом с мальчиком – таким же чистеньким и опрятным, послушно державшимся за его руку. Стоп. Это же Михайлов! А мальчик… Какие знакомые черты… Это же… сын! Его, Алексея, сын!

Словно обмякнув, он отвалился на спинку сиденья. Нет, теперь уже не его… И предстоит ли им встретиться? А ведь пройдет время, он вырастет, женится, и вот так же водить детей за ручку в школу. Но места для него, Прошина, в своей жизни уже не найдет.

«И - справедливо, – подумал он. – Поделом тебе.»

Сзади нетерпеливо загудели. Уже горел зеленый свет, но Прошин не двигался с места, провожая взглядом того, кто, может быть, единственно был дорог ему, и чувствуя необратимую потерю настолько важного, что размышлять о смысле этой утраты было невыносимо…