Она дернула свисающий по стене канатик, зажгла люстру; свет метлой мазанул по интиму полумрака, вымел его прочь, стало удивительно светло и сразу даже легко как–то…
– Знаешь, Леша, – сказала она устало, – давай–ка я приготовлю тебе ужин. Ты пришел с работы, хочешь есть, зачем эти конфетки? Где мясо?
Прошин мотнул головой, удивляясь вроде бы.
– Ну… в холодильнике… Рыба.
Глаз на нее он не поднял. Почему–то не мог. Услышал шелест платья, шаги, чиркнула спичка, громыхнула плита.
Он смежил веки, постоял так чуть, затем прошел не кухню. Там, брызгая маслом, шипела сковорода. Таня обваливала в муке карпов.
– Идиллия, – высказался Прошин, и тут будто кто–то изнутри пропихнул следующие слова – скользкие, но сглаживающие все, что было до них: – Смотрю и думаю: везет же дуракам на жен.
– Ну, так отбивай этих жен, что же ты?
– Боюсь. – Прошин зевнул. – Я ведь тоже вычисляю. Плюс относительно ужина, еще некоторые подобные плюсы… Но и минусы – нервы, силы, слова… – Он оперся на косяк двери.
– Есть жены, экономящие нервы, силы и слова.
– Чьи, свои собственные?
– Нет, мужа, разумеется.
Она не оборачивалась. Руки ее работали механически, а спина была напряжена, будто в ожидании удара.
– Да, но идти в загс, – Прошин усердно зевал, – лень…
– Разве дело в бумажке?