Новый год в октябре

– Да что ты на него взъелся? Ему и так кругом не везет. А старухе, между прочим, было под девяносто.

– Так что отжила, – констатировал Прошин и пригубил вино. – Ну, хорошо. Я сочувствую им обоим. И закончим на этом. А у меня к тебе большая просьба, Танюш… Сможешь – сделай, не сможешь… Ты сказала: часть финансов отдадут нам. А мне надо, чтобы они ушли на другие вещи. Лекарства там… не знаю… Пусть и на аппаратуру. Цитологическую, гистологическую… У тебя есть выход в кабинеты?..

– Есть… но зачем? Не нравится анализатор?

Прошин скривился и неопределенно поболтал кистью руки.

– Я в нем не уверен, скажем так. А возьму деньги – возьму ответственность. Это я тебе по–родственному… То есть я от денег вроде пока отказываюсь… А ты пользуйся, а? Блеск предложение?

– Я постараюсь, – сказала Татьяна. – Только если это не во вред Соловьеву.

– Да что ты! – воскликнул Прошин. – ему–то как раз на пользу!

Ужин закончили молча. Молчание это было отдаленно неприятно Прошину, но от сумел занять себя, отстранившись размышлениями: как вести разговоры с медиками, что скажет Бегунов, поможет ли действительно Татьяна? Затем, споткнувшись на ее имени, спохватился. Заулыбался, завязал болтовню о том о сем, недоуменно, вторым планом, смекая, что пытается о, пошлость! – расположить ее к себе, как нужного дядю; вернулся к анализатору, напомнил… Вскоре, окончательно отойдя, взвинтив себя рожденной в потугах веселостью, обнял Таню, поцеловал… И отстранился: изо рта ее пахло едой.

Пауза была ничтожной, миг…

– Мне пора, – неожиданно сказала она, поднимаясь. – Ты накормлен, я спокойна.

Он вновь отрезвленно, тяжело и постыдно осознал их полное понимание друг друга.

– Как хочешь…

– Не хочу, – сказала она. – Ваше приказание, мсье любовник, будет исполнено.

«А ну все к черту!» – Прошин проводил ее до дверей, стараясь погрузиться в пустоту мыслей.

* * *

Утром он приехал на работу, посидел в кресле, перебарывая привычное в этот ранний час кабинетного одиночества желание закурить; дождался, когда мертвые провалы окон лабораторного корпуса оживут, осветившись; наполнятся силуэтами людей, и ткнул наконец пальцем в кнопку селектора, под которой меленько было выведено: «Михайлов».

Мнение о Михайлове сложилось у Прошина давно, бесповоротно и формировалось оно так: коммуникабельный нахал, успешно изображающий трудолюбие.