Новый Мир ( № 1 2002)

Акмеизм, по мысли Кружкова — и это уже собственно культурологический сюжет книги, — был не отменой, а продолжением, “автокоррекцией” символизма: “В поэтике произошло... укоренение высшего и непознаваемого принципа в повседневности, в милых вещах мира, в самом слове, бесконечно емком и неисчерпаемом”. Эволюция Йейтса — который был самым значительным англоязычным поэтом своего поколения — шла параллельно: “от раннего символизма „Розы” и „Ветра в камышах” он перешел к более сложной манере, сочетавшей реализм и символизм, пафос и гротеск в духе, напоминающем иногда Мандельштама или даже обэриутов”. Особое значение “синхронизмам” Йейтса и русских поэтов придают “рифмы” между историческими событиями: на конец 1910-х — начало 1920-х годов в Ирландии, как и в России, приходятся революционные события (провозглашение независимости) и гражданская война{{Вообще-то материала о сопоставлении Йейтса с русскими поэтами в других статьях у Кружкова еще больше (в “Арионе”, например, была статья, где тексты о гражданской войне в Ирландии сравнивались с циклом Максимилиана Волошина “Усобица”).}}.

После того как Кружков убеждает читателя в возможности найти разнообразные параллели между Йейтсом и русским серебряным веком, при чтении начинают появляться переклички и не отмеченные Кружковым — в самом деле временами почти мистические:

Все шире — круг за кругом — ходит сокол,

Не слыша, как его сокольник кличет;

Все рушится, основа расшаталась,

Мир захлестнули волны беззаконья;

Кровавый ширится прилив и топит

Стыдливости священные обряды...

(Йейтс, “Второе пришествие”)

Чертя за кругом плавный круг,

Над сонным лугом коршун кружит

И смотрит на пустынный луг. —

В избушке мать над сыном тужит:

“Нa хлеба, нa, нa грудь, соси,

Расти, покорствуй, крест неси”.

Идут века, шумит война,

Встает мятеж, горят деревни...

(Александр Блок, “Коршун”, 1916)