И значит, главная задача философии религии и межрелигиозного диалога состоит в выявлении этих параметров или ограничивающих условий для установления законных духовных реальностей. Я отважусь высказать предположение, что природа этих параметров может иметь отношение не столько к конкретному содержанию визионерских миров (хотя не исключено, что некоторые ограничения применимы и к ним), сколько к возникающим из них моральным ценностям, например святым добродетелям в христианстве, совершенствам (
Конечно, предположение о том, что человеческие интенциональность и творческая способность могут влиять на природу Божественного — которая здесь понимается как источник бытия — или даже формировать её, может звучать несколько еретически, самонадеянно или даже напыщенно. Это правомерное беспокойство, но я должен добавить, что оно проистекает из общепринятого понимания Божественного как обособленной и независимой сущности, не связанной с человеческой деятельностью, и что в контексте космологии соучастия оно становится излишним: коль скоро мы понимаем отношение между божественным и человеческим как взаимное и двустороннее, мы можем скромно, но решительно претендовать на собственную творческую духовную роль в божественном самораскрытии (см. Heron, 1998).
Идея двустороннего взаимоотношения между человеческим и божественным имеет прецеденты в мировой духовной литературе. Возможно, самые убедительные формулировки этой идеи можно найти в сочинениях древних иудейских и каббалистстических теургических мистиков (37), которые считали, что человеческие религиозные практики оказывают глубокое воздействие не только на внешние проявления божественного, но и на его внутреннюю динамику и структуру. Посредством выполнения заповедей (
Более того, как отмечают и Дюпре (Dupre, 1996), и Макгинн (McGinn, 1996с), это понимание не чуждо и христианскому мистицизму. Например, у так называемых аффективных мистиков (Ричарда из Сен Виктора, Терезы Авильской, Йана ван Руусбрёка и др.) мы находим идею о том, что любовь к Богу существенно влияет на божественное самовыражение и даже может преображать самого Бога. В своём обсуждении мистицизма Руусбрёка, Дюпре (1996) указывает:
В этом блаженном состоянии душа начинает разделять динамику внутренней жизни Бога — жизни не только покоя и тьмы, но также созидательной деятельности и света… Созерцатель сопровождает собственное движение Бога от скрытости к проявлению в тождественности собственной жизни Бога.
И он добавляет:
По своему динамическому качеству мистическое переживание превосходит простое осознание уже наличествующего онтологического единения. Процесс любящего поклонения
Хотя соображения места не позволяют мне документально обосновать это утверждение, я полагаю, что идея духовного сотворчества — «которую многие допускали, но немногие осмелились выразить» (Dupre, 1996, р. 22) — присутствует и в благочестивом суфизме, а также во многих индийских традициях, например в шиваизме и буддизме (Это одна из центральных идей в мистике Д. Андреева. ред.). Так или иначе, я хочу здесь не настаивать на универсальности этого понятия (что явно не так), а просто показать, что его придерживались многие мистики разных времён и традиций.