Новый взгляд на трансперсональную теорию: человеческая духовность с точки зрения соучастия

Для достижения целей пересмотра автор подвергает строгой критике всю трансперсональную область, обвиняя её в трёх основных грехах — экспириенциализме, то есть понимании трансперсональных феноменов с точки зрения субъективного опыта, внутреннем эмпиризме, или применении к трансперсональному и духовному опыту эмпирических критериев научного наблюдения (воспроизводимость, межличностная верификация или фальсификация и т. д.) и перенниализме — приверженности идеям «вечной философии», согласно которой существует только одна предельная реальность, составляющая универсальную сущностную природу человека и Космоса, которую различные духовные и религиозные традиции интерпретируют как Божественное, Абсолют, Брахман, Дао, Ману, Сновидение и т. д. Кстати, о самом термине «трансперсональное», который с самого начала было принято понимать (и переводить на русский язык) как означающий «надличностную» сферу, лежащую за пределами обычного понятийного опыта эго-субъекта, воспринимающего мир объектов.

Этот термин применим, например, к диалогической сфере «между Я и Ты», о которой говорил Мартин Бубер, к внепонятийной сфере непосредственного эстетического восприятия («чувство прекрасного») и нравственного осознания («категорический императив» Канта) или к допонятийной сфере первичной телесно-чувственной осведомлённости (sentience), по мнению А. Минделла, предшествующей любому сознательному опыту — хотя в этом последнем случае, равно как и в случае описанных К. Юнгом архетипических переживаний, вероятно правильнее говорить о «внеличностном», а не «надличностном» опыте, чтобы не впадать в заблуждение «до/над» (Уилбер). Тем не менее, автор настаивает на неадекватности обоих этих интерпретаций и утверждает, что «трансперсональные и духовные феномены» предполагают «личное соучастие индивидуального человеческого сознания» (которое он понимает как душу) в «трансперсональных событиях». Поэтому в переводе сохранён термин «трансперсональное» и говорится о «трансперсональных и духовных феноменах», а не о надличностном (или внеличностном опыте), термин «феномены» также оставлен без перевода, поскольку автор, судя по всему, подразумевает под ним нечто иное, чем то, что по-русски называется «явлением».

Возможно автору следовало бы назвать свою книгу «Что нам делать с Кеном Уилбером?» (это невольный парафраз названия известной пьесы «Кто боится Вирджинии Вулф?»), а заодно с Роджером Уолшем и Френсис Воон, Абрахамом Маслоу, Станиславом Грофом, Арнольдом Минделлом, Гарри Хантом и т. д. ит. п… — и, если уж на то пошло, с Карлом Юнгом и Уильямом Джеймсом — всеми провозвестниками, основателями и продолжателями трансперсонального движения, которые почему‑то не хотели и не хотят отказываться от (предположительно, ошибочных) представлений о том, что «трансперсональные и духовные феномены» — называть ли их «соучастием», «сопричастностью», «переживанием» или как‑то ещё — подобно любым феноменам (т. е. явлениям) сначала должны быть даны (явлены) в субъективном опыте (экспириенциализм!) и только после подтверждения в межличностной коммуникации (внешней или внутренней, т. е. аутокоммуникации [Выготский]) становятся содержанием (понятийным или виепонятийным, например, образным) сознания (которое древние греки понимали как co-знание, то есть разделяемый субъективный опыт). Более того, эти исследователи считали и почему‑то продолжают считать (несмотря на все блестящие доводы философов, на которые ссылается автор), что к трансперсональным, как и к любым другим феноменам применимы строгие методы научного исследования и теоретизирования — феноменологические, когнитивно-психологические, структурно-лингвистические, системно-теоретические, психолого-герменевтичесие и т. д. (внутренний эмпиризм!) — и что с ними можно экспериментировать, их можно воспроизводить и моделировать (как ещё тысячи лет назад делали древние буддийские Учителя, авторы «Абхидхаммы» и «Сутт» палийского канона [А. Пятигорский]), — короче говоря, что трансперсональные исследования представляют собой полноправную научную дисциплину, несмотря на то, что её предмет — равно, как и предмет современной физики и космологии, некоторых разделов математики или общей теории систем (включая теорию хаоса и теорию сложности) — не поддаётся концептуальному осмыслению в рамках классической рациональности. Разумеется, под наукой здесь следует понимать не классический картезианский естественнонаучный идеал, а просто дисциплину, базирующуюся на определённой и строгой — пусть сколь угодно «неклассической» — методологии (вроде предложенных Уилбером «трёх ступеней всякого подлинного познания», на которые столь яростно обрушивается автор этой книги).