8. В нескольких работах Уилбер (Wilber, 1990а, 1995, 1997а) также предполагает возможность обоснования перенниалистских притязаний на основе субъективно-опытного содержания мистического опыта. Однако, как мы увидим, это заявление не только весьма сомнительно, но и является следствием субъективно-опытной точки зрения. Читатель, интересующийся данным вопросом, может обратиться к работам Грофа (1998), Уилбера (1990а), и Шира (Shear, 1994), в которых приводятся разные доводы в пользу того, что принципы вечной философии могут находить эпистемическую поддержку в мистическом опыте. Противоположное мнение, что мистический опыт не даёт никаких свидетельств в пользу перенниалистской метафизики высказывается в работах Angel (1994), Fenton (1995), Griffits (1991), Jones (1983) и H. Smith (1987).
9. Неоиндуистский оттенок трансперсонального перенниализма не должен удивлять, особенно если учесть, что двумя его главными источниками были западная адаптация Веданты в основополагающей книге Хаксли «Вечная философия» и индуистски-ориентированная первоначальная традиция книги Хьюстона Смита «Забытая Истина» (1976).
10. Аналогичные тревоги преследуют некоторых трансперсональных теоретиков. К примеру, в моей работе «За пределами абсолютизма и релятивизма в трансперсональной эволюционной теории» (Ferrer, 1998а) дан анализ некоторых проблем, проистекающих из этих картезианских неприятностей в контексте недавних работ Уилбера.
11. Помимо обильных текстуальных и исторических данных, существенные разногласия среди мистиков ясно видны в современном межрелигиозном монашеском диалоге. Например, на недавней Гефсиманской встрече между христианским и буддийским монашеством важные различия в их духовных убеждениях (о предельной реальности, о Боге, о благодати, об интуиции и т. д.) широко признавались источником взаимного обогащения (Mitchell & Wiseman, 1997).
12. Весьма интересно что, несмотря на свою значительную опору на идеи Пиаже, предлагаемое Уилбером структуралистское объяснение духовного разнообразия гораздо ближе к универсальной грамматике Хомского и структурной антропологии Леви-Стросса, чем к генетическому конструктивизму Пиаже. Хотя Хомский и возражал против того, чтобы его считали структуралистом, он был первым автором, открыто постулировавшим двухуровневый структуралистский подход (то есть, теорию, предполагающую существование дуализма глубинных и поверхностных структур в универсальной организации языка). Точнее говоря, теория Хомского проводит различие между поверхностными структурами (синтаксически интерпретируемыми, тем, что мы слышим), глубинными структурами (семантически интерпретируемыми, тем, что мы понимаем), и базовыми структурами (врождёнными предрасположенностями ума, которые порождают глубинные структуры языка (Caws, 1997). Как хорошо известно, Хомский открыто придерживался картезианско-кантианской ориентации, утверждая, что базовые структуры ума являются врождёнными, изначально данными и независимыми от опыта.[84]
Ретроспективный обзор споров о глубинных структурах Хомского в лингвистической теории можно найти в работе Huck & Goldsmith (1995).В известном смысле можно было бы сказать, что Уилбер сделал с теорией Хомского то же, что Леви-Стросс сделал с идеями Де Соссюpa — а именно, расширил структуралистскую логику за пределы лингвистики на весь спектр гуманитарных наук. Уилбер явно следует Хомскому, как постулируя двухуровневую структуралистскую модель, так и считая глубинные структуры изначально данными и независимыми от экзистенциальных и исторических факторов. Однако, по контрасту с Хомским, Уилбер, судя по всему, последовательно объединяет глубинные и базовые структуры, хотя не ясно, может ли это влиять на целостность его модели, и если да, то каким образом. Родственной проблемой, возможно, является то, что в теории Уилбера параллели между поверхностными структурами (например, недвойственностью Атмана-Брахмана и недвойственностью