Интересно, что Форман забывает упомянуть о том, что Уилбер (1975) более двадцати лет назад предложил в точности тот же термин для обозначения весьма сходного подхода.
На мой взгляд, в исследовательской программе Формана много полезного и важного. Помимо того, что она показывает некоторые ограничения предложенного Катцем (Katz, 1978а, 1983а) контекстуалистского подхода к мистицизму, переход Формана от опыта к событию применительно к мистическим феноменам и его понимания знания в силу тождественности как эпистемического модуса мистицизма, представляют собой важные шаги, согласующиеся с точкой зрения соучастия, изложенной во II части данной книги. Однако Форман тоже делает ряд ошибок, которые заслуживают, по крайней мере, краткого рассмотрения.
Во-первых, мы видели, что Форман (1993) описывает своё СЧС как незаметный и непримечательный феномен, переживаемый «просто моим привычным «я», хотя и полностью лишённым содержания». Если считать этот отчёт типичным примером СЧС (как его представляет Форман), то я серьёзно сомневаюсь, что он и мистики говорят об одном и том же. Мистическое осознание представляет собой не «непримечательное» бодрствующее, но безобъектное сознание, переживаемое «обычным я», которое может проходить незамеченным или быстро забываться. Напротив, мистические СЧС насыщены глубоким смыслом, блаженными и экстатическими чувствами и обычно связаны с радикальным преобразованием индивидуального сознания, которое вряд ли может пройти незамеченным или забыться. Описание мистических СЧС с точки зрения бессодержательного осознания полностью игнорирует не только аффективные качества и обострённые ощущения глубины и присутствия, типичные для мистических СЧС, но и глубокий экзистенциальный и/или космологический смысл, который они в себе несут. Это заставляет меня считать, что непримечательные СЧС Формана, хотя и представляют собой удивительные психофизиологические феномены, но не имеют отношения к СЧС мистиков.[87]
Во-вторых, родственное и крайне сомнительное заявление Формана касается того, что столь разные понятия, как шуньята
буддизма, Атман индуизма или христианская «высочайшая сила в душе», представляют собой просто разные способы говорить о самом сознании: «Не исключено, что мистики могли говорить на разных языках — исходя из разных верований и фундаментальных предпосылок — об одном и том же феномене и опыте… Мистицизм и осознание, как таковое, являются в важном смысле неплюралистичными». Тем не менее, изображение этих разных недвойственных состояний как относящихся к «самому сознанию» — это искажающее чрезмерно упрощение того, что традиции в действительности говорят об этих феноменах. Безусловно, описание Формана вполне может соответствовать недвойственным целям таких традиций, как Самкхья Йога или Адвайта Веданта, но оно определённо не согласуется с основными направлениями буддистской, христианской, или иудейской духовности. Например, вопреки мнению Формана, шуньята представляет собой не «осознание, как таковое… лишённое субъект-объектного различия и любого содержания или определимой формы», а непосредственное постижение созависимого возникновения феноменов, составляющее в буддизме основу зарождения мудрости (prajca) и сострадания (karuna)[88]. Сходным образом, большинство христианских мистиков сообщают не о незаметном опыте своего собственного бессодержательного сознания, а о возвышенном и исполненном благоговения соучастии в божественном Бытии Бога или единении с ним. Кроме того, программу Формана можно обвинить в антропоцентризме и редукционизме, поскольку он настаивает, что СЧС представляют собой отражение «психофизиологических структур человеческого ума». По контрасту с этим практически все духовные традиции утверждают, что мистические события происходят не просто от человеческой психофизиологии, а от соучастия в сферах бытия и знания, которые превосходят просто человеческие. По моему мнению, все это даёт основания считать, что ради нахождения глубинного сходства между различными традициями Форман исключает всю метафизику и предлагает редукционистское и антропоцентричное понимание мистицизма как осознания психофизиологических структур человеческого ума. Как мы уже видели, этот редукционистский подход естественным образом ведёт к существенному искажению традиций и серьёзно подрывает в иных отношениях ценное межкультурное исследование Формана.[89]