Новый взгляд на трансперсональную теорию: человеческая духовность с точки зрения соучастия

Безусловно, вульгарный релятивизм, согласно которому все что угодно представляет собой то же самое, что и все что угодно ещё, и потому невозможно проводить никаких различий между добром и злом, правильным и неправильным, истинным и ложным, является не только вопиюще самопротиворечивым, но и морально отталкивающим. Однако, многие альтернативы абсолютизма, например определённые виды плюрализма, перспективизма, прагматизма, а также умеренные формы релятивизма и конструктивизма, не обязательно противоречат сами себе. Все эти подходы объединяет не самоопровергающий характер, а вызов абсолютистским, универсалистским и объективистским убеждениям относительно существования надкультурных и надисторических стандартов рациональности, истины и морали. Как предостерегает Адорно (Adorno, 1979), интерпретировать это отрицание как самоопровергающую позитивную теорию столь же ошибочно, сколь и голословно.

Короче говоря, я здесь предполагаю, что самоопровергающий характер большинства неабсолютистских подходов появляется только тогда, когда они либо считаются имеющими абсолютистские цели, либо оцениваются в соответствии со стандартами (понятиями абсолютной истины, рациональности и т. д), уместивши только в абсолютистской сфере дискурса. Иными словами, эти подходы оказываются самоопровергающими только когда считаются, что они имеют абсолютистскую программу, то есть делают абсолютные утверждения.

Таким образом, убедительность доказательства самоопровергающей природы неабсолютистских подходов основывается на принятии абсолютистской сферы дискурса. Однако у человеческого дискурса могут быть и иные цели, помимо доказательства абсолютной истинности или ложности утверждений знания, точек зрения или парадигм. Например, Майленд (Meiland, 1980), рассматривая утверждение: «если релятивизм только относительно верен, то у нас нет никаких причин принимать его всерьёз», указывает, что это утверждение заранее предполагает, будто выражения заслуживают только чисто абсолютные или объективные вещи. Приводя свидетельства против универсалий и абсолютов, релятивисты могут пытаться рационально убеждать нерелятивистов в относительности всех концептуальных систем, включая и релятивистскую. Судя по всему, именно такой путь выбрал Гудмен (Goodman, 1978), который подчёркивает локальную (в противовес универсальной) действенность релятивистских утверждений знания. При такой формулировке тезис релятивизма вовсе не опровергает, а скорее иллюстрирует сам себя В. Н. Smith, 1993). Кроме того, я должен добавить, что можно апеллировать к разумности, уместности и даже «истинности» релятивистского тезиса, не действуя в сфере бивалентной теории истины — согласно которой высказывание является либо истинным, либо ложным (не истинным), вместо того чтобы обладать разными степенями «истинности» (Negotia, 1985). Наконец, как указывает Ротберг (Rothberg, 1994), доказательства самопротиворечивости, вроде перформативного парадокса Хабермаса (постановка под вопрос дискурса опровергает сама себя, поскольку предполагает дискурс), справедливы только в случае предположения невозможности выхода за пределы структур коммуникативной рациональности — а большинство духовных традиций подвергают сомнению именно это допущение! Во всех этих случаях релятивизм не опровергает сам себя и заслуживает выражения. Нечего и говорить, что аналогичные доводы с соответствующими изменениями можно привести и в пользу многих других неабсолютистских подходов — например, некоторых разновидностей плюрализма (Matilal, 1991; Panikkar, 1996; Rescher, 1993), контекстуализма (Lynch, 1998), перспективизма (MacIntyre, 1988) или умеренного релятивизма (Hales, 1997; MacIntyre, 1987, 1988; Margolis, 1986; Tianji, 1991).