Наконец, с традиционной точки зрения, интрасубъективный редукционизм является глубоко ошибочным, поскольку духовные феномены считаются результатом соучастия в сферах бытия и осознания, превосходящих человеческие. Как утверждают практически все мистические традиции, духовные события следует понимать не просто феноменологически, а как проистекающие от соучастия в духовных реальностях, существующих за пределами сферы человеческого опыта. С этой точки зрения, восприятие внутреннего субъективного опыта человека в качестве основного инструмента для понимания природы и сущности духовных феноменов может быть только ещё одним порождением современного антропоцентризма. В части II этой книги я высказываю предположение, что это интрасубъективное измерение, возможно, лучше понимать как то, каким образом духовные феномены переживаются с точки зрения соучастия индивидуального сознания. Делать из этого соучастия вывод о том, что трансперсональные и духовные феномены являются всего лишь внутренними переживаниями — это не только искажение, но и эгоцентризм.
Резюмируя, можно сказать, что хотя трансперсональная теория восстанавливает эпистемическую ценность духовности, она объясняет трансперсональные и духовные феномены с точки зрения индивидуальных внутренних переживаний. Отсюда следует, что, по крайней мере, в этом фундаментальном отношении, она до сих пор сохраняет приверженность интерсубъективному редукционизму, типичному для современного понимания духовности. Из‑за этой приверженности трансперсональная теория способствует сохранению крайне частичного и маргинального представления о духовности и действует заодно с тем самым типом мышления, который пытается ниспровергнуть. Я полагаю, что присущая субъективно-опытной точке зрения тенденция сводить духовность к субъективному миру отдельного человека делает её неадекватной концептуальной системой, не отвечающей проблемам, с которыми сегодня сталкиваются трансперсональные исследования. Я буду доказывать, что нам необходимо освободить трансперсональную теорию от этих экспириенциальных предубеждений — и, тем самым, от её скрытой приверженности идеологии модернизма — и распространить наше представление о Духе на весь космос.
Я определяю
Картезианство — и связанная с ним субъект-объектная модель познания — были одной из главных мишеней трансперсональных исследований ещё со времени размышлений Маслоу (Maslow, 1969) о даосской науке. Трансперсональная теория с самого начала была открыто анти- или посткартезианской и стремилась найти альтернативы объективистскому и субъективистскому объяснениям трансперсональных феноменов (Capra, 1982; Grof, 1985; Harman, 1988). Давайте вкратце рассмотрим некоторые из причин неадекватности картезианской модели познания для объяснения трансперсональных феноменов.
Начнём с того, что картезианская философия сознания составляет основу всех репрезентативных парадигм, которые описывают человеческое познание как внутреннее, субъективное представление внешнего независимого и объективного мира — что прекрасно передаёт принадлежащая Рорти (Rorty, 1979) метафора «ума как зеркала природы». Эта репрезентативная точка зрения лежит в основе объективистских критериев достоверности знания, типичных для эмпиризма, позитивизма и реализма. Согласно этим эпистемологиям, наши утверждения о знании мира, даже несовершенном и приблизительном, необходимо подтверждать путём их сопоставления с изначально данным внешним миром, который существует независимо от человеческого мышления.