Новый взгляд на трансперсональную теорию: человеческая духовность с точки зрения соучастия

Однако сегодня картезианство — и связанные с ним репрезентативные парадигмы познания и фундаменталистские эпистемологии — подвергаются серьёзному сомнению практически во всех отраслях знания, от феноменологии (напр., Ihde, 1986; Marsh, 1988) до когнитивной науки (напр., Shanon, 1993; Thompson, 1996; Varela, Thompson, & Rosh, 1991), от лингвистики (напр., Lakoff, 1987; Lakoff & Johnson, 1980) до критической мысли феминизма (Bordo, 1987) и многих других (см., напр., O’Donovan-Andrson, 1996). Выражая это все более распространённое мировоззрение, философ Ричард Бернстейн (Bernstein, 1985) утверждает, что самые коварные проблемы постэмпирических философий — вроде тех, что возникают из ложной дихотомии между объективизмом и релятивизмом, — «обусловлены принятием картезианской точки зрения, которую необходимо ставить под сомнение, разоблачать, и преодолевать» (стр. 19). По словам Бернстейна, нам «необходимо изгнать Картезианскую Тревогу и освободиться от её чарующего обаяния» (13). Возможно, в этом посткартезианском повороте современного мышления трансперсональный взгляд видит шаг, предвещающий зарю постформального и трансперсонального модусов мышления. С трансперсональной точки зрения в определённых эпистемологических аспектах современная философия, по-видимому, становится недвойственной.

И в то же время именно в трансперсональных исследованиях лучше всего выявились недостатки картезианства. Как вскоре стало очевидно, картезианство было неадекватной эпистемологией для трансперсональных исследований, поскольку трансперсональные феномены уничтожают разграничение между субъектом и объектом и, соответственно, между тем, что традиционно считалось субъективным и объективным. Иными словами, в трансперсональных событиях субъект-объектное структурирование феноменов претерпевает столь радикальные обращения, что эти категории утрачивают свою описательную и объяснительную ценность. Стало поразительно ясно, что в трансперсональных феноменах не только субъективное может становиться объективным, по и объективное может становиться субъективным. Давайте несколько подробнее рассмотрим эти две удивительные инверсии.

С одной стороны, субъективное может становиться объективным, поскольку элементы, относящиеся к человеческой субъективности, могут становиться потенциальными объектами для возникающей трансперсональной самости. Такая субъективно-объективная изменчивость отмечена, например, в динамике личностного и трансперсонального развития, когда самость растождествляется с теми структурами, с которыми она до этого отождествлялась, и может оперировать с ними как с объектами сознания (Wilber, 1996b, 1997а). Так, в раннем детстве, до появления ума, самость отождествляется с телом, а затем она отождествляется с умом и потенциально способна оперировать с телом как объектом. Сходным образом во взрослом возрасте самость обычно отождествляется с умом до появления свидетельствующего сознания, когда она отождествляется со свидетельствующим сознанием и потенциально способна оперировать с умом как объектом. В обоих случаях элементы, принадлежащие структурам субъективности, с которыми отождествлялась самость, становятся потенциальными объектами для новой самости.[10]

Этот процесс перехода от субъективного к объективному также можно наблюдать в таких практиках «внимательности», как випассана или некоторые виды медитации дзен. В этих формах буддийской медитации практикующие вырабатывают отрешённую установку свидетельствования по отношению к любому содержанию, возникающему в поле их сознания (см. Nyanaponika, 1973). С помощью этих практик они учатся растождествляться с этими содержаниями, в результате чего многие аспекты, обычно принадлежащие к субъективным структурам, посредством которых они воспринимают себя и мир — желания, чувства, мысли, ощущения и т. д., — становятся для их сознания объектами.[11]