Новый взгляд на трансперсональную теорию: человеческая духовность с точки зрения соучастия

Центральное место в проекте Уилбера занимает защита сформулированного Поппером принципа фальсифицируемости в качестве критерия как для обоснования достоверности утверждений знания, так и проведения разграничения между подлинным и догматическим знанием в каждой сфере — чувственной, умственной и духовной. В том смысле, в котором это понятие использует Уилбер, фальсифицируемость означает, что подлинное знание должно допускать возможность потенциального опровержения данными опыта, и эта фальсифицируемость позволяет нам проводить границу между наукой и псевдонаукой: «Принцип фальсифицируемости, — говорит Уилбер, — становится важным аспектом поисков знания во всех сферах — от чувственной до умственной и духовной. И в каждой из этих сфер он действительно помогает нам отделять истинное от ложного, доказуемое от догматического» (с. 160).

Конечно, во всех подлинных браках требуется какая‑то форма компромисса, чтобы гарантировать плодотворный и прочный союз, и эти важные супруги — наука и религия — тоже должны принимать на себя серьёзные обязательства. Науке необходимо избавиться от узкого редукционизма и принять широкий эмпиризм, который признает законными источниками знания не только чувственный, но также умственный и духовный опыт. А религия должна дистанцироваться от своих ложных мистических верований, признать такие научные понятия, как эволюция, сосредоточиваться на своей субъективно-опытной и универсальной мистической основе и подчинять свои утверждения принципу фальсифицируемости. (Вероятно, подобные обязательства гораздо дороже обошлись бы религии и, как я готов поспорить, были бы неправильными, в конечном итоге разрушающими её собственную целостность.) Уилбер уверяет, что как только этот союз будет заключён, мы сразу сможем понять, что конфликт существует не между «настоящей наукой» и «настоящей религией», которые теперь становятся «близнецами-братьями» следующим трём стадиям накопления достоверного знания (предписание, восприятие, фальсификация), а между ложной наукой (редукционистским сайентизмом) и ложной религией (не допускающими фальсификации мифом и догмой). Фактически, заявляет Уилбер, «настоящая наука и настоящая религия объединяются против ложного и догматического, неверифицируемого и нефальсифицируемого в своих сферах» (с. 169).

Резюмируя, можно сказать, что предлагаемый Уилбером брачный контракт между религией и наукой, в действительности, представляет собой союз между Великой Цепью Бытия и пониманием науки с позиций философских систем эмпиризма, Куна и Поппера (8). Эта церемония влечёт за собой их взаимные обязательства верности широкому эмпиризму и единой методологии («трём стадиям любого достоверного познания»), основывающей достоверность утверждении чувственного, умственного и духовного знания на их фальсифицируемости. Чтобы обеспечить счастливое совместное будущее, обоим супругам придётся дать важные обеты: наука признает широкий эмпиризм, распространяющийся на чувственный, умственный и духовный опыт, а религия откажется от своих мистических убеждений и сосредоточится на своей, предположительно, эмпирической (субъективно-опытной), универсальной и фальсифицируемой мистической основе. Обещанными плодами этого союза будут возвращение глубин Космоса, узаконивание духовности, и объединение Большой Тройки.

«Свадьба солнца и луны» содержит много важных и ценных прозрений. Некоторые из них, вроде критики противоречий сайентизма и опасностей догматической религии, не новы, но все равно заслуживают повторения. Следует отдать должное широкой эрудиции Уилбера, который в свойственной ему манере с чрезвычайной ясностью обобщил огромное количество сложной информации. Ещё одно его достижение состоит в расширении Великой Цепи Бытия путём включения в неё разграничений современности; тем самым он придал представлениям вечной философии большую актуальность и большую объяснительную силу, нежели любое другое традиционное описание. Кроме того, подчёркивая присущую всем феноменам четверичную природу — интенциональную, поведенческую, культурную и социальную, Уилбер открывает путь для расширения нашего понимания духовности как чисто индивидуальной и внутренней в другие сектора реальности, избавляя духовность от её современной маргинализации в качестве индивидуального субъективного опыта и, в тоже время, сохраняя фундаментальные разграничения современности. Однако, по моему мнению, главным достоинством книги является то, что она с беспрецедентной ясностью показала: если современные формы духовности (я бы уточнил — на Западе) хотят избежать пагубного возврата к досовременному религиозному догматизму и империализму, то им необходимо принять разграничения современной эпохи. Наконец, утверждение Уилбера о том, что объединение ценностных сфер искусства, морали и науки требует как возвращения внутренних пространств, так и — что, возможно, более актуально — переоценки эпистемического статуса духовности, на мой взгляд, заслуживает серьёзного внимания критических мыслителей.