Новый взгляд на трансперсональную теорию: человеческая духовность с точки зрения соучастия

Как должно быть очевидно, попытка Уилбера преодолеть колонизацию всех ценностных сфер инструментальным разумом и придать законный статус другим формам исследования, в действительности, ведёт к прямой противоположности того, чего он хочет добиться. Игнорируя достижения десятилетий развития гуманитарных и социальных наук (Gadamer, 1990; Polkinghorne, 1983; Rabinow & Sullivan, 1987), Уилбер пытается убедить нас в том, что метод естественных наук (точнее, физики) представляет собой образец хорошей науки, которому должны следовать все человеческие исследования. И вместо того, чтобы попытаться раскрыть смысл притязаний духовных исследований на достоверность, Уилбер утверждает, что подлинная духовная наука должна соответствовать таким привнесённым извне критериям, как воспроизводимость или фальсифицируемость. Как мы увидим, эти ненужные ограничения заключают духовные исследования в смирительную рубашку, которая срывает подтверждение их притязаний на знание.

Опасности этого шага уже подробно объясняли другие авторы. Например, по мнению Хабермаса (1971, 1987b, 1988), одно из основных затруднений современности связано с пониманием всех сфер знания в соответствии со структурой естественной науки. Согласно Хабермасу, именно это распространение инструментального разума, типичного для естественных наук, в другие сферы жизни, а вовсе не только чувственный редукционизм, стоит за вторжением эмпиризма в жизненный мир и фрагментацией современности. Расширяя эту критику на область духовных исследований, Ротберг (1994) указывает, что:

интерпретация духовных подходов с помощью таких категорий, как «данные», «свидетельства», «верификация», «метод», «подтверждение» и «интерсубъективность», возможно способствует возвеличиванию этих категорий, как своего рода критериев знания как такового, даже если значение расширено по сравнению с тем, как оно сейчас понимается на Западе. Но разве не могла бы серьёзная встреча с практиками духовного исследования привести к тщательному рассмотрению смысла других сопоставимых категорий (таких, например, как dhyana, vichara, iheoria, gnosis или contemplatio), и, быть может, к развитию такого понимания исследования, в котором подобные духовные категории являются первичными и центральными, когда мы говорим о знании? Допускать, что категории современной западной эпистемологии адекватны для интерпретации духовных подходов, значит заранее предрешать результаты такой встречи (с. 8).

Хабермас, Гадмер, Чалмерс, Полкирнгхорн, Ротберг и другие убедительно показали, что в высшей степени сомнительно привлекать язык и эпистемические категории, возникающие из изучения природного мира, для оценки достоверности знания во всех сферах человеческой реальности (искусство, литература, экономика, политика, духовность и т. д.). Большая часть усилий в этих сферах направлена не столько на описание человеческой природы и мира, сколько на вовлечение их в творческое, преобразующее участие, и потому имеет другие цели, методы и критерии действенности. Как пишет, например, Гадамер (Gadamer, 1990), герменевтику «в первую очередь, интересует не накопление проверенного знания, которое бы соответствовало методологическому идеалу науки», а «опыт истины, которая выходит за пределы научного метода, где бы ни обнаруживался этот опыт». Обременять эти альтернативные пути познания требованиями экспериментальных свидетельств, воспроизводимости и фальсифицируемости может быть эквивалентно попыткам пробовать вкус пикантного супа очень ржавой вилкой.[23]