Безусловно, то, что Уилбер придал вечной философии более современное звучание и большую объяснительную силу, чем большинство традиционных или современных описаний, следует отнести к числу его достижений. По моему мнению, это обусловлено не только включением понятия эволюции, но и принятием двух концептуальных систем — современного структурализма и постсовременного конструктивизма. В рамках эволюционного подхода эти две системы позволяют Уилберу согласовывать — на мой взгляд, несколько искусственно — множественность человеческих духовных форм, а также некоторые современные эпистемологические прозрения с универсалистской точкой зрения вечной философии. С одной стороны, применение логики структурализма позволяет ему совмещать культурные различия с универсальным представлением о сознании и реальности. Например, защищая перенниалистскую точку зрения на духовность, Уилбер (1995) утверждает, что разнообразие переживаний, символов, доктрин и культурных форм, обнаруживаемых в различных созерцательных традициях, проистекает от существования поверхностных структур — культурно и исторически обусловленных проявлением основополагающей универсальной иерархии глубинных структур, которые в конечном счёте образуют один путь и одну цель человеческой духовной эволюции. В отношении мистицизма он пишет: «Мне представляется, что общие глубинные структуры с культурно обусловленными поверхностными структурами представляют срединный путь между “отсутствием всякого сходства” и “преимущественно одной или только одной общей основой”» (1995, с. 604, прим. 16).
В соответствии с этим Уилбер подразделяет трансперсональную территорию па четыре типа иерархически расположенных сфер или глубинных структур: психическое (или природный мистицизм: сфера внетелесного опыта (ВТО), вибраций, Кундалини, чакр и т. п.), тонкое (или мистицизм божеств: сфера света, архетипических форм, Бога и т. д.), каузальное (или бесформенный мистицизм: сфера чистого сознания, пустоты, ничто и т. д.) и, наконец, недвойственное (недвойственный мистицизм: сфера за пределами бытия и небытия, где «пустота есть форма, а форма есть пустота», мир как выражение Духа и т. д.). Согласно Уилберу, эти четыре формы мистицизма, несомненно, можно обнаружить во всех культурах. Никто не отрицает, что буддист будет интерпретировать сияние как Самбхогакайю, христианин — как ангела или, быть может, самого Бога, а последователь Юнга — как архетип возникновения, и так далее». Иными словами, хотя в различных традициях могут наблюдаться очень специфические архетипические видения и божества (разные поверхностные структуры), все они относятся к одному и тому же уровню духовного развития, то есть тонкому уровню, сфере архетипических проявлений (одной и той же глубинной структуры). В общем и целом,
С другой стороны, Уилбер добавляет к точке зрения вечной философии ряд конструктивистских принципов, навеянных «парадигмой установления» Варелы, Томпсона и Роша (Varela, Thompson, & Rosch, 1991), в том числе отказ от репрезентационной парадигмы, освобождение от ограничений изначально данной реальности и идею «устанавливаемых мировых пространств» (то есть интерсубъективно разделяемых миров референтов, которые открываются в процессе взаимоопределяющей соэволюции сознания и мира).[32]
Уилберу, несомненно, следует поставить в заслугу применение «парадигмы установления», первоначально ограничивавшейся монологическим сенсомоторным миром, к диалогической умственной и транслогической духовной сферам. Однако я должен здесь указать, что он применяет эти современные эпистемологические прозрения в рамках объективистской/универсалистской схемы, которая вредит самой природе парадигмы установления. Согласно Уилберу (1995), хотя различные мировые пространства не изначально даны, а устанавливаются, их развёртывание все равно следует заранее данному эволюционному образцу, управляемому духовной целью: «Глубинные структуры являются изначально данными, а поверхностные — нет» (Wilber, 1996а).