Прояснить природу и следствия этих допущений помогут несколько примеров. Согласно Уилберу, наиболее высокие стадии духовного развития представлены, в основном, недвойственными прозрениями восточных традиций, такими как постижение тождественности Атмана-Брахмана (
Брахмаджяна) в Адвайта Веданте, пустота (шуньята) в буддизме Махаяны или сатори в Дзен. Неоплатоническое, суфийское и христианское unio mystica (мистическое единение) с безличным Единым или Божеством интерпретируется как менее полное духовное достижение, соответствующее каузальному уровню. Сходным образом мистицизм архетипических форм у Платона, христианский gnosis (ви́дение Бога), или devekut («приверженность Богу») в Каббале считаются проявлениями более низкого тонкого уровня. А мистический экстаз, характерный для мистериальных религий, равно как и многие формы духовности «примитивных» сообществ, относится к ещё более низкому психическому уровню духовного прозрения.[40]Одна из очевидных проблем подхода к межрелигиозпым отношениям с точки зрения развития или иерархии состоит в обосновании критериев для ранжирования духовных традиций, учений и переживаний. Согласно Уилберу (1993b), уровень может считаться более высоким или более ценным, чем другой не в моральном отношении, но только в том смысле, что он является более холистическим и объемлющим (то есть включающим в себя характеристики предыдущего уровня, а затем добавляющим к нему новые). Как он сам говорит: «иерархия, как она используется в вечной философии… это просто ранжирование порядков событий согласно их холистической ёмкости
» (Wilber, 1993b). Точнее, Уилбер (Wilber, 1982) предлагает для иерархического выстраивания глубинных структур три критерия: 1) доступ — более высокий уровень имеет доступ к нижележащему уровню и его возможностям; 2) развитие — более высокий уровень возникает позднее, чем более низкие; и 3) Китайская коробочка: более высокий уровень обладает дополнительными возможностями по сравнению с нижележащими.Безусловно, эти критерии сами по себе проблематичны, особенно если их предлагать, как это делает Уилбер, в качестве абсолютных и универсальных аксиом. Однако, даже временно соглашаясь с этими критериями, мы могли бы спросить: действительно ли Уилбер следует им в своей классификации духовных традиций? Возьмём, например, его оценку буддизма Махаяны как более высокого, чем теистические формы христианского мистицизма. Как мы видели, Уилбер считает постижение буддийской пустоты (шуньята
) соответствующим более высокому этапу духовной эволюции, чем видения личностного Бога (низший тонкий уровень) или даже слияния с ним (высший тонкий уровень). Однако тщательная проверка показывает, что это ранжирование не соответствует ни одному из собственных иерархических критериев Уилбера. Во-первых, исходя из отчётов буддийских созерцателей, нет оснований считать, что они имели доступ к видениям личностного Бога или соединениям с ним, либо с любой эквивалентной ему глубинной структурой (несоответствие критерию доступа).[41] Во-вторых, буддийское недвойственное постижение возникает не после видений личностного Бога или мистического единения с ним (несоответствие критерию развития). И в-третьих, буддийская пустота (шуньята) не имеет никаких «дополнительных» возможностей по сравнению с христианским unio mystica или, по крайней мере, не больше таких возможностей, чем христианское unio mystica имеет по сравнению с буддийской шуньята. Но этому не следует удивляться — ведь в буддийской космологии нет места такому созданию, как личностный Бог.[42] Аналогичные доводы с соответствующими изменениями можно привести в отношении большинства межрелигиозных оценок Уилбера.