Нулевая гипотеза

— Привал! — Темир остановился и осмотрелся вокруг. Небольшая поляна, окруженная лесом. Частоколом темнеют вокруг толстенные стволы кедров, пара больших валунов с проплешинами мха на серых боках и маленькая лужица кристально чистой воды — родник, змеящийся под уклон тоненьким ручейком. «Кто знает, может, именно от него берет начало какая-нибудь мощная река», — подумалось мне, прежде чем я устало опустилась рядом на мягкий пушистый мох. Мы шли уже три часа, в довольно быстром темпе, изредка останавливаясь по команде Темира. Во время этих коротких передышек он опускался на колени и несколько секунд пристально рассматривал что-то на земле, после чего давал отмашку следовать дальше. Мы давно уже скинули куртки и, повязав их на пояс, шли в одних майках. Гнус нам не досаждал, однако в одном распадке, едва мы начали спуск, мошка накинулась на нас с таким энтузиазмом, что потом черная гудящая туча сопровождала нас еще несколько километров. Открытые части тела нестерпимо чесались, и я сначала торопливо обтерлась ледяной водой и только потом с наслаждением утолила жажду.

— Давненько я не скакала молодой козочкой по горам, — проворчала я, — хотя какие это горы, холмы, мать их. Да, что ни говори, а всего месяц городской жизни — из кабинета в автомобиль и обратно, и все — былой физической формы как не бывало.

Выплеснув весь свой сарказм на окружающих и повалившись на мягкую подушку из мха, я с удовольствием закурила и закрыла глаза. Все, несмотря на усталость, в общем-то выдерживали темп, заданный Темиром. Но хуже всех приходилось Суходольскому. Он в самом начале, еще на перевале, немного потянул ногу, и теперь правая лодыжка давала о себе знать все чаще. Темир действительно чувствовал себя в тайге как дома. Ничего не ускользало от его внимания. Хотя мы уже поняли, что преследуемые нами преступники тоже слишком хорошо ориентируются в тайге. Идут довольно резво, следов почти не оставляют и по некоторым признакам, что довольно быстро определил Темир, имеют некоторое представление о том, как двигаться по пересеченной местности, сбивая со следа погоню. Откуда у бандитов такие навыки, из полученной нами ориентировки, к сожалению, было неясно. Зато стало ясно другое — просто так, за здорово живешь, нам их не взять. Темир показал нам несколько разворошенных больших муравейников и объяснил, что это сделали преследуемые нами преступники. Таким образом, натирая подошвы обуви муравьиной массой, они гарантированно не оставляли никаких шансов поисковым группам, усиленным разыскными собаками. Весьма грамотно они обходили все открытые места и, как оказалось, не только для того, чтобы не дать обнаружить себя с воздуха: как объяснил Темир, в тайге искать нескольких человек с воздуха — занятие затратное и абсолютно бесперспективное, а для того, чтобы опять-таки не дать собакам шансов напасть на след. Оказывается, пыльца полевых цветов остается на обуви очень долго и пахнет так, что сильно облегчает собакам поиск. После этого ликбеза у меня возник вполне закономерный вопрос: если бандиты так профессионально уходят от погони, не придет ли им рано или поздно в голову устроить на нашем пути несколько каких-нибудь хитроумных ловушек в стиле пресловутого Рэмбо. Темир поспешил успокоить нас, заверив, что он неплохо знаком со способами их обнаружения. Не знаю, как остальных, но меня он не убедил, и я все чаще и чаще посматривала под ноги.

Несколько раз нам попадались человеческие кости. Один раз мы сделали небольшой привал на полуразрушенной заимке. Судя по отсутствию лабаза[5], почти обвалившейся крыше и сорванной с петель полусгнившей двери, брошена она была давно. Внутри когда-то на совесть сооруженного небольшого сруба мы и обнаружили останки неизвестного. Его белый череп смотрел на нас пустыми глазницами из вороха какого-то тряпья, кучей наваленного на полуистлевших деревянных нарах. Поскольку стал накрапывать дождь, мы решили отдохнуть под пусть прохудившейся, но все же крышей. Тем более в центре стоял вполне сносный стол, срубленный из лиственницы. Сбросив с него сухую листву и сосновую хвою, мы с относительным комфортом и, главное, аппетитом перекусили в обществе покойника. Только Марианна все время косилась на темный угол, где матово белели останки.

— Я так не могу, — наконец заявила она и отложила ложку.

— Ешь, — приказала я и, взяв с полатей какую-то полуистлевшую тряпку, накинула ее на кости. Что-то звякнуло об деревяшку. Я достала фонарик и посветила. Тряпкой оказалась плащ-палатка, в кармане которой обнаружился прямоугольный металлический фонарик с мутным треснувшим стеклом. На обратной стороне металлического, подернутого ржавчиной корпуса явно просматривался маленький орел, держащий в когтях свастику, и цифры 1942.

— Штамп госприемки. Третий рейх, 1942 год, — авторитетно заявил Суходольский, вертя в руках находку. — Интересно, что бы это значило? Трофейный, что ли?