Нуреев: его жизнь

У Фонтейн не было намерений уходить со сцены в тот момент. Но в заключительный вечер сезона в «Метрополитен», в который ей с Рудольфом предстояло танцевать «Лебединое озеро», прошел слух, будто это будет последним выступлением Марго в Нью-Йорке. Мало кто мог себе представить, что еще увидит 50-летнюю Королеву лебедей. (Да и многие коллеги Фонтейн воспылали надеждой, что слух этот окажется правдой.) Под занавес Марго и Рудольф удостоились оваций, продлившихся сорок две с половиной минуты, на них дождем сыпались цветы и ленты серпантина, а кто-то даже бросил из зала лавровый венок, который Нуреев галантно подобрал с рампы. Зрители отказывались их отпускать. Сначала они кланялись в той самой величественной манере, хореографию которой изобрели сами: я делаю реверанс, ты кланяешься, я протягиваю тебе розу, ты прикладываешь губы к моей руке… Но гром аплодисментов настолько их утомил, что через полчаса они просто застыли, улыбаясь, посреди сцены.

А после спектакля Рудольф сменил партию танцовщика на роль городской знаменитости. На приеме, устроенном в честь него и Фонтейн кинопродюсером Сэмом Шпигелем в отеле «Плаза», он по-свойски болтал с голливудской звездой Лорен Бэколл. Ли Радзивилл тогда не было в городе[227], и Рудольф стал жить в ее 11-комнатной двухуровневой квартире на 5-й авеню, и обедал там с ее старшей сестрой Джеки. Ли позаботилась, чтобы к его прибытию холодильник был забит шампанским. По рассказу сопровождавшей Рудольфа Тринг, Джеки постаралась превзойти Ли. Она «пошла и накупила «У Линди» огромных ватрушек, так как знала, что Рудольф их очень любил. Ли была этим сильно раздосадована». Однажды за обедом Джон Тарас сообщил ему о серьезных финансовых проблемах Брониславы Нижинской. Поскольку единственными другими гостями, кроме Марго, были Джеки Кеннеди, Ари Онассис и Стас Радзивилл, Рудольф предложил Тарасу рассказать им о ее затруднительном положении. «Я хотел собрать для нее денег, ведь у меня как раз гостили такие милые, богатые люди», – сказал потом Нуреев, хотя себя он к ним не причислил. На следующий день Тарас получил конверт с пятью стодолларовыми банкнотами. Его прислала Марго – единственная, кто откликнулся на призыв Рудольфа.

Теперь Нуреев стал регулярно появляться в «Артуре», пополнив круг его завсегдатаев (таких как Баланчин, Теннесси Уильямс и вся компания Уорхола). «Павлина», как окрестила Рудольфа владелица клуба, находили, с ее слов, «соблазнительным и мужчины, и женщины». Среди последних была актриса и певица кабаре Моник ван Вурен, миловидная и полная, душа и затейница в любой компании, «типаж, существующий только в фильмах Феллини: чересчур искушенная, чересчур драматичная, чересчур истеричная». Родом из Бельгии, ван Вурен начинала свою карьеру с крошечной роли в «Жижи», а со временем сыграла главную роль (нимфоманки) в культовом фильме Энди Уорхола «Франкенштейн». Если Джеки Кеннеди была одной из немногих женщин, при появлении которых в его гримерке Нуреев вставал, то ван Вурен оказалась в числе тех, кому он доверял готовить для него чай, исправлять его ошибки в английском и оказываться у него под рукой по первому требованию. «Если бы Рудольф был религией, я бы в нее обратилась», – любила повторять Моник репортерам. Подобно многим другим женщинам в жизни Нуреева, она была счастлива оказаться в его ближайшем окружении и с готовностью выполняла все его просьбы, лишь бы там остаться.

Как-то вечером она пришла за кулисы со своим приятелем Хирамом Келлером. Едва сводивший тогда концы с концами актер из Джорджии подрабатывал официантом, обслуживая столики в «Артуре». Но поразительная красота, смуглая кожа и голубые глаза привели его вскоре в массовку знакового мюзикла 1960-х «Волосы» и обеспечили главную роль в «Сатириконе» Феллини. (Позднее у него случился короткий роман с Талитой Гетти, женой американского нефтяного магната Дж. Пола Гетти-младшего.) Бросив всего один взгляд на актера, которого многие считали на него похожим, Нуреев пригласил его на свидание в «Копакабану», послушать Дайану Росс. А на следующий день позвал на ланч и предложил сопровождать его по Америке на оставшийся период гастролей (естественно, без ван Вурен). «Он ожидал, что я стану его бойфрендом, – рассказывал потом Келлер. – И я подумал: а почему бы и нет? Когда тебе всего двадцать один год и особенно нечем заняться, а величайший танцовщик эпохи приглашает тебя в гастрольный тур – вперед!» Но продержался Келлер только до Бостона, следующей остановки на маршруте. Ему наскучило «сидеть за кулисами», и пришлась не по нраву роль второго плана: «Руди с трудом выносил присутствие рядом людей столь же привлекательных, как он сам. Он всегда должен был быть единственным».