Нуреев: его жизнь

Воспоминания о бедном детстве никогда не покидали Рудольфа. И Горлинскому приходилось убеждать звездного танцовщика, что теперь он мог позволить себе все, что ему хотелось. Согласно новому контракту, который Горлинский той осенью заключил с Королевским балетом, гонорар Рудольфа увеличился с тысячи до двенадцати тысяч пятидесяти фунтов за каждый спектакль. Опасаясь, что ему завысят цену, Нуреев предпочитал, чтобы его счета оплачивали Тринг и Горлински. Как-то вечером, увидев в витрине на Джермин-стрит понравившуюся ему кровать с пологом на четырех столбиках, он сказал сопровождавшему его Джону Тули: «Я ее хочу. Я должен пойти и позвонить Сандеру». Тот сразу же купил ее для Нуреева. А Тринг еще и регулярно названивали таксисты, желавшие получить свою плату. И все же, несмотря на репутацию скупого, Рудольф был самым радушным и щедрым хозяином. Любой коллега, находящийся проездом в Лондоне, оказывался за его обеденным столом, не говоря уже о друзьях вроде Фонтейн и Гослингов. Его гостеприимство, вспоминал критик Ричард Бакл, было «средневековым, баронским: горящие в камине поленья, огромные бронзовые канделябры с восковыми свечами, испанская кожа… двенадцать смен блюд на серебряном подносе, виски в пинтовых кубках… я редко покидал замок этого “неспящего принца” раньше половины четвертого утра».

О порядке в этом замке заботилась новая экономка Рудольфа – невысокая африканская толстушка по имени Элис, которая обращалась к Нурееву не иначе как «сэр». Довольно эксцентричная, Элис любила ходить на танцы в Хаммерсмит и нередко приводила своих партнеров домой. «Они вызывали у Рудольфа мандраж, – вспоминала Тринг. – Я имею в виду этих незнакомцев с ключом». Тем не менее причуды Элис забавляли Рудольфа, и, когда он бывал в хорошем настроении, она даже передразнивала его. Однажды Элис появилась на званом обеде в длинном пеньюаре и тюрбане из полотенца и начала подавать гостям еду, с важным, царственным видом обходя вокруг стола. По словам Тринг, «Элис знала, как себя с ним вести. А у Рудольфа не было никакого опыта обхождения с прислугой». Как-то утром Элис зашла к артисту в спальню, чтобы его разбудить. При виде ее Рудольф настолько испугался, что сразу же позвонил Тринг. «У этой девушки нет зубов!» – прокричал он в трубку. «Ну так скажи ей, чтобы она их вставила», – посоветовала Джоан. «Нет-нет, – уперся Рудольф. – Скажи ей это сама».

Несмотря на роскошный новый дом, Рудольф всю осень 1967 года провел в разъездах: Вена, Париж, Лондон, снова Париж и Лондон, затем Стокгольм, Монте-Карло и Копенгаген перед очередным возвращением в Лондон, опять Вена и последняя остановка в Милане. В течение этих четырех месяцев на ставшем уже привычным маршруте Нуреев дал тридцать семь спектаклей, выступив с труппами в десяти разных балетах и с девятью разными балеринами, включая Фонтейн, Фраччи, Шовире, Мерл Парк и Марсию Хайде. Он не упустил ни единой возможности выйти на сцену. 13 октября, в перерыве между генеральной репетицией и премьерой «Потерянного рая» в Парижской опере, Рудольф даже слетал в Лондон, чтобы заменить травмированного Дональда Маклири на открытии осеннего сезона Королевского балета. Он впервые станцевал в паре со Светланой Березовой в «Лебедином озере», после чего, буквально на следующий вечер, дебютировал в Парижской опере – на четыре года позже, чем он рассчитывал[228].

Чтобы отметить это событие, Ив Сен-Лоран и Пьер Берже дали в честь Нуреева и Фонтейн обед в своей квартире на площади Вобана, на левом берегу Сены. Там собралось немало привлекательных гостей мужского пола. Но взгляд Рудольфа остановился на девятнадцатилетнем студенте, изучавшем старинные декоративно-прикладные искусства. Нуреев уговорил юношу приезжать к нему в Лондон на уик-энды, распорядившись, чтобы его перелеты оплачивала Тринг. Свой новый объект желания он называл «малышом». Однажды, когда самолет «малыша» задержался, Рудольф встретил его у двери с парой тапочек – артист испугался, что тот мог устать и замерзнуть. «Он был очень ласковым и нежным, – вспоминал студент, ставший со временем видной фигурой в мире французской моды. – Не любил много говорить, но даже нескольких слов было довольно, чтобы ты понял, чего он хотел». Как и многим молодым бойфрендам Рудольфа, ему пришлось интегрироваться в жизнь, где он был всего лишь актером второго плана. Студент спал на той самой огромной «тюдоровской» кровати с пологом на четырех столбиках, которую для Нуреева приобрел Сандер, сопровождал Рудольфа на тренировки в классе, в свободные послеобеденные часы обходил с ним антикварные магазины, молча наблюдал в гримерке за тем, как артист накладывал макияж перед спектаклями, и посещал с ним вечерами лондонские театры, оперу и кинозалы. Но их связь была недолгой, так как Рудольф «был очень вольным в своем поведении. И любил красивых мальчиков. Если ему кто-то нравился, он выбирал его, словно кусок пирога: «Эй, ты! Подойди сюда. Поговори со мной. Присоединишься ко мне позже?»