Это стихотвореніе терзается на вс лады, какъ неопровержимая улика Пушкинскаго индифферентизма, и бросается въ вид упрека всей литератур мало-мальски претендующей на художественность. «Искусство для искусства» – ненавистный принципъ, обязательно навязываемый журналистикой какъ Пушкину, такъ и всей литератур сохраняющей художественныя преданія великаго учителя – сдлался въ нашей печати какимъ-то пугаломъ, какою-то позорною уликой, предъ которою смолкаютъ всякія оправданія, и никому даже не приходитъ на мысль спросить дйствительно ли Пушкинъ и его школа были жрецами «искусства для искусства».
Это опять одно изъ тхъ накопившихся въ нашей печати недоразумній, которыя мшаютъ ясно понимать вещи и врно относиться къ текущимъ литературнымъ явленіямъ. Постараемся объяснить себ откуда исходитъ это недоразумніе, и для этого приведемъ изъ статьи г. Пыпиня мсто формулирующее его главное обвиненіе противъ Пушкина.
«Кружокъ Пушкина составлялъ въ литератур тридцатыхъ годовъ особую категорію, которая мало сближалась съ другими литературными кругами. Главнйшіе его представители: Жуковскій и Пушкинъ, пользовались всмъ авторитетомъ своей славы, который и служилъ знамеаемъ для ихъ второстепенныхъ и третьестепенныхъ сподвижниковъ. Еще со второй половины двадцатыхъ годовъ этотъ кругъ сплотился въ прочно-связанное, почти замкнутое общество, со своимъ эстетическимъ и общественнымъ кодексомъ.
«Въ этомъ круг уцлвшіе остатки «Арзамаса» соединялись съ боле молодыми представителями Пушкинскаго романтизма. Изъ «Арзамаса» перешелъ сюда взглядъ на литературу какъ на отвлеченное художество, взглядъ приводившій въ конц концовъ къ полному удаленію литературы отъ вопросовъ дйствительной жизни. Пушкинъ не даромъ заявлялъ свое пренебреженіе къ «черни», то-есть къ обществу, которое вздумало бы ждать отъ литературы какого-нибудь живаго участія къ своимъ нравственнымъ интересамъ, а не одного зрлища жертвоприношеній Аполлону, и высокомрно выдлялъ привилегію поэта быть рожденнымъ для вдохновенія и сладкихъ звуковъ, далекихъ отъ «житейскаго волненія» и къ нему безучастныхъ.
«Съ этимъ понятіемъ о поэзіи, удаляемой отъ «черни», естественно соединился тсно-консервативный взглядъ въ предметахъ общественныхъ. Удаляясь отъ дйствительности, эта литература переставала и понимать ее. Взглядъ кружка и здсь развивалъ преданія «Арзамаса»; легкій оттенокъ либерализма, сохранившійся въ виду Шишковскаго староврства и партіи классиковъ, теперь почти исчезъ; затмъ по предметамъ общественнымъ мннія кружка состояли въ апотеоз господствовавшаго положенія вещей. Жуковскій держался издавна этой точки зрнія; у Пушкина съ половины двадцатыхъ годовъ выдохлись вс остатки прежняго либерализма, и наконецъ офиціальная народность нашла въ немъ своего преданнаго пвца.
«Когда въ дятельности Пушкина настала пора чисто художественнаго творчества», говоритъ г. Пыпинъ, нсколько дале, «интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ; это обстоятельство, которое ставили въ связь съ его новыми отношеніями въ высшихъ сферахъ, начало охлаждать прежнее горячее сочувствіе къ нему въ той части публики которая искала въ литератур нравственно-общественнаго смысла.»