Ныряльщица за жемчугом

– О, так вы многое потеряли! У нее же целое, можно сказать, портфолио, неужто не знаете? Не видели ее самую известную серию – «Чаепитие с мертвым»?

– Нет, – пожал плечами Полуянов.

– Впрочем, я понял. Вы нормальный человек, от всей этой грязи далеки, – льстиво произнес Золотой. – А вот в наших кругах про «Чаепитие с мертвым» говорили. Ну, и в «XXX-пресс» написали. Короче, это серия постановочных фотографий. Модель – и мертвец. Оба – за чайным столиком. Лицом к лицу. Руки переплетены.

– Какая мерзость! – не удержался Дима.

– А Стеклова считает – высокое искусство. – Золотой назидательно вскинул указательный палец: – В принципе, что-то в этом действительно есть. Противопоставление красоты – живой и мертвой. Безмолвный диалог. Пар от горячего чая тщетно пытается отогреть ледяное лицо…

– А где она трупы для своих съемок брала? – перевел разговор в практическую плоскость журналист.

– Ну, работники ритуальных услуг весьма корыстолюбивы, – усмехнулся Золотой. – И покойники под их юрисдикцией находятся как минимум дня по два.

– То есть она в морге снимала?

– Ну а где еще? Не в студию же трупы бомжей тащить? Могут неправильно понять. Проще моделек подогнать в морг, они существа подневольные, – презрительно скривился фотограф.

– А где конкретно съемки проходили?

– Ты все-таки мент, – вздохнул Золотой. Сделал добрый глоток, передал флягу Диме, приказал – голоском уже пьяненьким: – Пей. Тогда скажу.

Работа есть работа.

Дима глотнул. Золотой не соврал: виски действительно оказался отличным. И, кажется, был куда крепче традиционных сорока – горячая волна тут же обожгла горло, ударила в мозг. А фотограф захихикал:

– Хорошо пошла? Я туда абсента добавил и водки, авторский рецепт.

– Морг… – прохрипел Дима.

– Да, понимаю. Ты не расслабляешься. В каком морге Ирина снимала, я точно не знаю, вроде куда-то в Люблино ездила. Там больничка, на Шестом проезде. И при ней – скорбное заведение. – Золотой покачал головой и добавил обиженно: – Вот вы нас всех, кто post-mortum снимает, изгоями считаете. Огульно. Хотя на самом деле между нами – четкий водораздел. Я, например, всегда работаю только с согласия родственников. И по их заказу. Если мне письменного разрешения не дают, на выставках не представляю, тем более в сеть фотографии не выкладываю. А Ирина делишки свои втемную обтяпывает, а потом вернисажи устраивает. Вот представь, Дима, приходишь ты на выставку, а там фотография: модэлка чай пьет с твоей мертвой бабушкой. Что бы ты сделал? Придушил бы ту Стеклову. Или как минимум в суд на нее подал. Но ей пока везет, хитрюге. – В голосе его прозвучало искреннее сожаление. – Не нарвалась еще.

– Слушайте, – не удержался Полуянов, – да какая разница, тайно или с согласия фотографировать? В любом случае покой мертвых тревожить – это свинство.

Золотой отхлебнул из фляги. Развел руками:

– В жизни вообще полно свинства. Взять хоть виски. Отрава – но до чего завораживает. А тут одновременно: и тайна, и запретный плод. Ты, Дима, когда маленький был, украдкой не бегал на чужие похороны поглядеть?

– Как-то и мысли такой не возникало, – хмыкнул Полуянов.

– Значит, неглубокий ты человек, – сделал неожиданный вывод фотограф. – Я вот каждую субботу врал матери, что в кино, и сам на кладбище ехал. Ходил, смотрел. Пытался понять, что там, дальше. За черной стеной.

Но Диме совсем не хотелось философствовать. В чужом дворе, за полночь, на холодной «алкогольной» скамейке.

– Как вы со Стекловой познакомились? – спросил он.

– Да как со всеми, – грустно усмехнулся Золотой. – На презентации кто-то представил, рассказал, кто я есть, она потом и явилась: портфолио делать.

– Когда? – перебил Дима.

– Ну… года два назад.

– Кто вас познакомил?

– А я, что ли, помню? – ощетинился Золотой. – Ко мне эти тетки по пять штук на дню приходят. Вроде сослалась на кого-то, но на кого – не упомню, и не пытай.

– Хорошо. Что было дальше?

– Ну… я человека, бабу особенно, сразу вижу – правильная она, вся до мозга костей, или есть в ней чертовинка. Ну, и сразу понял: эту на многое развести можно. Сначала на шибари ее уговорил…

– На что?!

Золотой взглянул с укором – мол, элементарных вещей не знаешь, и снисходительно пояснил:

– Шибари, или сибари. Японская техника связывания. Боли не причиняет, но женщине эротическое наслаждение доставляет необыкновенное.

– То есть вы со Стекловой переспали, – подытожил журналист.

– Ну зачем так в лоб? – поморщился толстяк. – Я, знаете, не гусар, наскоком крепость никогда не беру. Жду, пока сами попросят. Они ведь, когда голыми позируют, всегда воображают, будто фотограф от вожделения умирает. Когда заканчиваешь съемку, говоришь одеваться, очень обижаются: «И это все?!»

– О᾿кей, – хмыкнул Дима, – я понял, она сама захотела. А дальше что?