o 0a115616b968c99b

матушка, вся семья ваша. И пан Теодор потом туда вернется, деток своих увидите.

Выздоровеете, обязательно!».

Она все держала руку женщины, а потом вспомнила русскую колыбельную, что пел ей отец.

Котик, котик, коток, - тихо запела Мирьям.

Котик, серенький хвосток,

Приди, котик, ночевать.

Нашу Лизоньку качать…

Пани Эльжбета лежала, не двигаясь, и Мирьям ласково сказала: «А теперь глаза

закрывайте, и спите спокойно. Доброй вам ночи».

Женщина послушно опустила веки, а Мирьям все сидела, глядя на нее, чувствуя, как ползут

у нее по щекам слезы.

На лестнице было сумрачно и Элияху, выходя из спальни младших, не сразу заметил

девчонку, что сидела, прислонившись к стене.

-А ну быстро спать! – сказал он покровительственно. «Поздно уже, все в кроватях, и тебе

пора».

-Смотри, что у меня есть, - горячим шепотом сказала девчонка, поманив его к себе.

Мальчик присел рядом и увидел в полутьме тусклый блеск золота. Кинжал был маленьким, -

как раз под руку ребенка, ножны были украшены изящной фигуркой рыси с глазами из

самоцветов, и Мария гордо сказала: «Это мой ножик. Я с ним сначала играла, а потом, когда

мы в Львове были, увидела, как таким человека убили. Ну, там, - она махнула рукой, - на

улице. Я его никому не показываю, - она коснулась нежным пальчиком острого лезвия.

-И очень правильно, - подросток погладил ее по голове. Девочка замерла под его рукой и

вдруг улыбнулась: «Мы с твоей мамой говорили, она мне рассказывала о семье вашей. Моя

бабушка – тебе кузина, только неродная. Так что мы родственники».

-Очень дальние, - весело ответил мальчик. «Ты умылась хоть?».

Мария кивнула и грустно сказала: «Я все умею. Маме же все говорить надо, а иначе…, - она

вздохнула, и, помолчав, спросила: «Хочешь, я тебе сказку расскажу? Я много знаю, мы ведь

с нищими ходили, я у них научилась».

-Давай лучше я тебе, - Элияху вдруг рассмеялся: «У меня десять младших братьев, я тоже

много сказок знаю. Я тебе расскажу про мудрого царя Соломона, хочешь?»

Девчонка кивнула, и, - не успел он опомниться, - привалилась куда-то ему под бок. Мальчик

пощекотал ее и таинственным голосом начал: «Был у Соломона чудесный червь, носивший

название "Шамир"….

Мирьям отложила книгу и прислушалась. Дверь опочивальни тихо заскрипела и Хаим,

появившись на пороге, виновато сказал: «Ты прости, мы с равом Шмуэлем засиделись, он

мне вопрос задал, из Талмуда, ну, сама понимаешь….

-Понимаю, - женщина улыбнулась. «Все спят уже, ты, если голоден, скажи, я встану, соберу

тебе что-нибудь. Завтра, когда с мальчиками на молитву пойдешь, возьмите завтрак – на

кухне все для вас сложено».

-Нет, нет, что ты, не вставай, - Хаим присел на ее постель. «Жена рава Шмуэля нас

покормила». Он посмотрел на жену, и, как всегда, подумал: «Господи, ну за что мне такое

счастье? Как я ее люблю, как люблю».

Он прижался губами к мягкой, белой щеке и тихо сказал: «Нет пока оказии в Данциг».

-А куда есть? – жена отстранилась и зорко взглянула на него.

Мужчина помялся, и, смотря куда-то в пол, ответил: «Рав Шмуэль мне сказал, что с обозом

войска короля Сигизмунда едет много наших торговцев. Туда, - он махнул рукой, - на

Смоленск, и на Москву».

В опочивальне повисло молчание, и Хаим, наконец, сказал: «Там у ворот опять собрались.

Со свечами стоят, молятся. Мирьям, нельзя так рисковать, у нас ведь дети».

Жена помолчала и, тряхнув иссиня-черными косами, сказала: «Нельзя их отпускать одних,

Хаим». Она подвинулась и рав Горовиц, устроившись рядом, обняв ее, ответил: «Я знаю,

милая».

-Ты поспи, - Мирьям поцеловала его в лоб. «Поспи, а завтра к обеду вернешься, и

придумаем что-нибудь».

Рав Хаим кивнул и сам не заметил, как задремал, положив голову на мягкое, пахнущее

свежестью, такое знакомое плечо.

В медном тазике, поставленном на грубый табурет, пузырилась мыльная вода. Полуденное

солнце заливало серые камни двора, младшие, - Мирьям оглянулась, - играли у высокого

забора, из-за которого доносился гул людских голосов.

-Еще больше народу с утра пришло, - подумала Мирьям и посмотрела на пани Эльжбету, что

сидела на крыльце, закрыв глаза, подставив лицо солнцу. «И ведь выходили они с Марией,

говорила она им что-то, а все равно – идут. Вроде там, у Мариацкого костела ребенок какой-

то был больной, в толпе, мать его в церковь принесла, а как пани Эльжбета на него

посмотрела – выздоровел. Отправить бы их отсюда, быстрее».

Мария, что складывала выстиранное белье, тихо спросила Элишеву: «А где твой брат?»

-Какой? – усмехнулась та, полоща детские рубашки. «Пятеро младших тут, а остальные – с

отцом, учатся».

-Элияху, - Мария встряхнула салфетку.

-Тоже учится – Элишева откинула мокрой рукой прядь волос со лба.

-Чему учится? – не отставала девочка.

-Ты видела папин кабинет? Ну, я утром тебе показывала, - Элишева склонилась над тазиком.

«Видела все эти книги, большие? Папа их все наизусть знает, так, что если проколоть любую

книгу иголкой, то он скажет – через какие слова она прошла».

Мария открыла рот и застыла. «И Элияху так тоже? – наконец, спросила она.

-А как же,- безмятежно отозвалась девочка. «Он очень способный, только он не хочет быть