o 0a115616b968c99b

Гудзон помялся, глядя на коротко стриженые, белокурые волосы, на крохотный, будто

детский золотой крестик на стройной шее и сказал: «А можно я тут, вслух почитаю? Вам

веселее штопать будет, миссис Кроу»

-Мэри, - она перекусила нитку крепкими зубами. «Мэри, капитан Гудзон». Женщина

склонилась над порванным по шву камзолом, а Генри, устроившись на табурете, раскрыв

тетрадь, начал: «Двадцать пятое февраля 1609 года. Высадка на берег в пятнадцати милях

севернее Джеймстауна. По словам капитана Смита, гавань здесь неплохая, но мало

защищена от ветра. Наблюдала самку вапатенвы с детенышами, которых она носила в

сумке на животе, см. рисунок».

-Вы очень хорошо рисуете, миссис Кроу, то есть, миссис Мэри, - восхищенно сказал Генри,

разглядывая тонкий, изящный набросок.

-Только животных и растения, - она рассмеялась, и, встряхнув камзол, добавила:

«Наверняка у вас есть уксус, капитан, ну, от цинги. Я нацежу немного, разведу его в воде и

выведу эти пятна».

Он посмотрел на нежные, розовые губы, и вдруг спросил: «А вы давно вдовеете, миссис

Кроу?».

-Полгода, - хмуро ответила Мэри, выбирая большую иглу. «Тут ткань толстая, - она

оценивающе посмотрела на заношенный шерстяной камзол. «Вы читайте, капитан, там

следующим днем об индейцах будет, интересно».

Генри вздохнул, и, откинувшись к переборке, положив тетрадь на колени, стал читать

дальше.

Мэри натянула тетиву, и, прицелившись, выстрелила вверх, в гущу листвы. Раздался шум, и

птица свалилась прямо к ногам капитана. «Очень метко, - одобрительно сказал Генри,

поднимая индейку.

-А у него не рыжие волосы, - вдруг подумала Мэри, исподтишка разглядывая мужчину. «Они

не такие, яркие, как у Теодора. А глаза красивые – как лесной мох. И высокий, больше шести

футов».

-Я с детства охочусь, - улыбнулась Мэри. «У меня и отец покойный, и мать – оба меткие. А

когда я с первым мужем жила, в Копенгагене, мы в Швецию ездили, медведей и волков

стрелять. Мне Джон рассказывал, что вы на Груманте медведя убили, - я тоже трех взяла».

Генри посмотрел на нее сверху вниз и подумал: «Чуть больше пяти футов, маленькая же, как

птичка, Господи, ее бы в кружева, в шелк, а она вон – на медведей ходит, и с парусами

управляется так, что любой моряк позавидует. А мужской наряд ей идет, конечно, да и

вообще – красавица, каких поискать. Только глаза грустные».

Мэри легко подхватила индейку и, улыбнувшись, сказала: «Теперь вы, капитан».

-Я все больше из мушкета, - пробормотал Генри.

Женщина подняла бровь. «Ну, вы же сами говорили, - лучше нам порох не тратить. Не

бойтесь, я вам покажу - как».

Она положила маленькие, белые руки поверх его ладоней - больших, загорелых, - и лукаво

заметила: «Теперь поднимайте лук и прицеливайтесь. Вот, правильно».

Мэри стояла перед ним, и от нее пахло травой и палыми листьями. «Да, - подумал капитан,

глядя на короткие, светлые волосы и приоткрытую воротом рубашки, белую шею, - она же

растения собирала, для гербария. И мох, сказала, что, если его высушить – он для повязок

годится, кровь останавливает. Господи, только бы она ничего не заметила, прошу тебя».

-Поднимайте, поднимайте, - велела Мэри, чуть повернувшись к нему. Полуденное солнце

было еще жарким и Генри увидел, как играют изумруды в золотом крестике.

-Я поднимаю, - сквозь зубы пробормотал мужчина.

-Я чувствую, - темная, тонкая бровь взлетела вверх и Мэри, потянувшись, встав на цыпочки,

поцеловала его в губы – глубоко. Стрела ушла вверх, индейка, хлопая крыльями, снялась с

ветки, и, покружив над ними, полетела куда-то в гущу леса.

Мэри расхохоталась, и он, бросив лук, целуя ее, сердито заметил: «Ну вот, я же говорил – из

мушкета лучше. Иди сюда, - Генри подхватил ее на руки, и женщина, нежась под его

поцелуями, положив голову ему на плечо, - ласково шепнула: «Я тебя научу, мой капитан».

-Да? – он прижал ее к стволу дерева. «Ну, тогда я тебя тоже кое-чему научу, дорогой мой

врач. Например, тому, что не надо дразнить мужчину, особенно такого, как я».

-Это какого? – невинно поинтересовалась Мэри, опуская руку вниз. «Ах, - протянула она, -

теперь понятно, какого мужчину. Ну, не буду, - женщина дрогнула ресницами, и он, не в

силах оторваться от ее губ, тихо сказал: «Не надо, пожалуйста, иначе я не вытерплю».

-Не надо терпеть, - она, путаясь в крючках, расстегивала свой камзол. «Не надо! –

согласился Генри, и они, не размыкая объятий, опустились на еще зеленую, мягкую траву.

-Три года, - сказал потом Гудзон, положив ее коротко стриженую голову себе на плечо. «Я уж

думал, и не встречу никого больше. Сама понимаешь, во льдах, - он тихо рассмеялся, и

поцеловал ее шею, - на это надежды мало.

Мэри приподняла голову и хмыкнула: «Я смотрю, капитан, три года ожидания даром не

прошли». Женщина устроилась удобнее и Генри, почувствовав ее губы, застонал: «Только

не останавливайся, Мэри, любовь моя, я прошу тебя, не останавливайся».

-Я, - сказала женщина, приподняв голову, облизнувшись, - только начала, дорогой мой

Генри. Дай мне заняться тем, что мне так нравится.

Он протянул руку вниз, и усмехнулся: «Только если я займусь тем же самым, а то я смотрю –

уже пора».