o 0a115616b968c99b

Петя сглотнул, и, зардевшись, обернувшись, ответил: «В Калугу, батюшка».

-Вижу, что не на Москву, - отец смерил его взглядом с головы до ног. «В Калугу тебе зачем?

И что ты там написал, - он вынул из кармана армяка грамотцу, - «вернусь и все объясню».

-Вы же сами говорили, батюшка, - робко ответил Петя, - надо узнать, куда самозванец далее

собирается.

-Вот я, - отец поднял рыжую бровь, - и узнаю. А ты сиди в избе, тебе семнадцати еще не

было.

-Я воевал! – отчаянно, прикусив губу, сказал Петя. «И там, в Лавре, помните же, я уже был в

польском стане..., - юноша внезапно прервался и подумал: «Зачем я это сказал, он ведь

сейчас все поймет, все...»

Федор взглянул в серые, прозрачные, обрамленные рыжими ресницами, глаза сына. «Какой

я дурак был тогда, в Несвиже, - вздохнул про себя мужчина, - я же мог лишиться его –

навсегда. Господи, ну прости ты меня, и Лизавета, - пусть тоже простит. О матери-то Петьке

говорить не след, да и не увидит он ее никогда».

Он взял сына за руку и кивнул: «Вон там перелесок, сухой вроде. Пойдем, и расскажешь мне

все».

-Вы меня ругать будете, батюшка, - мрачно сказал Петя, спускаясь вслед за отцом на луг.

Федор хохотнул: «Коли найдется за что, дак буду. Меня, Петька, тоже ругали – и матушка, и

Федор Савельевич покойный, так что ничего, - он на мгновение привлек сына к себе, -

поругаю, тако же и посоветую, на то я отец».

Они сидели рядом на подгнившем бревне, и, Федор, глядя на медленно темнеющее небо,

сказал: «Эх, Петька, коли б там другая какая девка была, хоша полячка, хоша кто – разве же

я тебе хоть слово поперек сказал бы? Нет. Иди, венчайся, деток рожай, я тоже, - мужчина

потянулся, - девятнадцати лет обвенчался, чуть старше тебя был. А эта, - Федор со вкусом

выматерился, - как была курвой, дак оной и осталась, уж поверь мне. Под первого

самозванца из-за денег да почестей легла, теперь второго ей нашли, и с атаманом Заруцким

она тоже живет, говорят, - мужчина зло усмехнулся.

-Батюшка, но зачем же тогда, там, в Лавре..., - Петя отвернулся и вытер лицо рукавом

армяка.

--Затем, зачем она с мерзавцем Болотниковым развлекалась, - жестко сказал Федор. «Сию

бабу только тюрьма монастырская утихомирит, говорил же я Василию Ивановичу, надо было

ее в Каргополь отправить, и там, в яме держать».

Сын помолчал и тихо, грустно проговорил: «Пойду, вернусь в избу. Вы простите меня,

батюшка».

Федор потянулся, и, обняв сына, гладя по трясущимся плечам, шепнул: «Ничего, милый,

ничего. Ты не убивайся так, бывает сие. Встретишь девицу хорошую, обвенчаетесь, внуки у

меня родятся. Ну, - он поцеловал сына в рыжие вихри надо лбом, - давай, дуй домой, свари

там харчей каких-нибудь, а я к утру и вернусь».

Сын кивнул, и, пожав огромную, жесткую руку отца, сказал: «Спасибо вам, батюшка. Вы

поосторожней там, - он указал в сторону Оки.

-Да я так, поговорю с ихними ратниками, - отмахнулся отец, - сие безопасно. Ну, иди, - он

подтолкнул юношу к дороге, и, проводив его глазами, вздохнул: «Тяжело, конечно. Ну да

ничего, отойдет».

Федор нахлобучил шапку и пошел к деревянному, наплавному мосту через Оку, за которым

лежала Калуга.

На дворе Кремля было шумно, визжали колеса телег, и Федор, поймав за рукав какого-то

поляка, умильно спросил: «С места, что ли, снимаетесь, милый?»

-Какое там, - отмахнулся солдат. «Его величество царь Димитрий Иоаннович на охоту завтра

собирается, велено из крепости выехать, шатры у леса разбить».

-На охоту, - холодно подумал Федор. «Ох, перевешать бы тут всех, а самозванца – на кол

посадить».

Он подобрался поближе к горящему костру, - поляки, сидевшие вокруг, передавали друг

другу флягу, - и услышал чей-то недовольный говорок: «Да бросать надо этого мерзавца,

иди к Смоленску, там гетман Жолкевский ждет. Разобьем московитов, и королевич

Владислав у них царем станет».

-Это кто тут такой смелый, к Жолкевскому собрался? – раздался из сумерек низкий,

угрожающий голос и Федор, застыв, скользнул за какую-то телегу. «Заруцкий, - подумал он.

«А вот это плохо, у них, наверняка, мое описание есть».

Казацкий атаман Иван Мартынович Заруцкий, - в роскошном, отороченном мехом соболя,

черном бархатном кунтуше, блестя алмазами на рукояти меча, - подошел к костру.

Смуглое, обрамленное темной бородой лицо презрительно улыбнулось. «Законный царь

московский, Димитрий Иоаннович, платит вам золотом, дармоеды, - жестко сказал Заруцкий.

«Посему всякий, кто попытается перебежать на сторону противника – будет завтра лежать

на плахе».

Шавка, что пряталась под телегой, почуяв Федора, подняв голову, - звонко залаяла. «Ничего,

- подумал мужчина, - Заруцкий меня никогда в жизни не видел, самозванец этот – тако же, а

описание – что описание? У нас на Москве рыжих вдосталь».

Иван Мартынович взглянул на рыжего мужика, что комкал в огромных, красных руках шапку и

спросил ледяным голосом: «Кто таков?»

-Да уж какую неделю ходит! – крикнули от костра. «Плотник это, Иван Мартынович, в селе

живет, неподалеку, Василием кличут. Он тут нам стены поправил, тако же – избы».

-Плотник, ваша милость, - испуганно согласился мужик. «Дак в деревнях сейчас работы нет,