Читаем o 0a115616b968c99b полностью

разор, сами знаете, а тут хоша немного – но платят. Вдовец я, и сын на руках, дак есть-то

надо».

-Плотник, - протянул Заруцкий, и, щелкнув грязными, унизанными перстями пальцами,

крикнул: «Эй, сюда, в башню его!»

-Да за что, ваша милость, - потрясенно забормотал мужик, -я же тут всем знаком....

-Вот сейчас и узнаем, - что ты за плотник, - прошипел Заруцкий, и вынув меч, подтолкнув

Федора в спину, велел: «Иди, иди!»

В устланном потертыми коврами, круглом зале башни, горела переносная печурка. Ставни

были раскрыты, и Федор, с высоты своего роста, увидел огоньки рыбацких лодок на Оке и

темную, мрачную равнину за ней.

-Коли со мной что случится, - вдруг подумал мужчина, - дак Петька до Москвы сам

доберется, бояться нечего. Вот что я не попрощаюсь с ними – дак это плохо. Ну да что

делать», - он подавил вздох, и почувствовал сильный запах перегара, что висел в зале.

-Государь, - громко сказал Заруцкий, - вот, посмотрите, мужика поймали, что в стане нашем

отирался, по описанию - на этого мерзавца Воронцова-Вельяминова похож, посмотрите, он

ли?

Невысокий, коренастый, мужчина икнул. Поднявшись, качаясь, уставившись в лицо Федору,

он пожал плечами: «Вроде да, Иван Мартынович, а вроде – и нет, я ж его давно видел, не

упомню».

-Бородавок у этого больше, - усмехнулся про себя Федор, и заискивающим голосом

проговорил: «Да плотник я, государь, тут, в деревне, неподалеку. Не извольте гневаться, вот,

хожу, работать-то надо».

-А мы сейчас пани Марину позовем, - лениво протянул Заруцкий, - она вас точно узнает,

Федор Петрович. Кол для себя сами тесать будете, раз вы плотник.

-Государыня! – крикнул атаман громким голосом и Федор, прикусив губу, подумал: «Вот и

все».

Она была в русском платье – сером, бархатном, потрепанном опашене, с тусклыми, ткаными

серебром узорами, и поношенной кике . Белую шею обвивали нитки дешевых, мелких

жемчугов.

Федор услышал, как трещат дрова в печурке, и сопит прикорнувший в кресле, пьяный

самозванец.

-Вот, государыня, - поклонился Заруцкий, - мужика тут поймали, вроде на этого Воронцова-

Вельяминова похож, кого государь к смерти приговорил. Вы ж видели его на Москве,

посмотрите – он ли?

У нее были серые, темные, будто грозовая туча глаза. Марина подошла ближе и Федор

подумал: «Смотри-ка, морщины уже. Маленькие, а все равно. Ей же двадцать два всего.

Господи, да о чем это я?»

От нее пахло чем-то свежим. «Или это ветер с реки? – подумал Федор, глядя в красивое,

чуть нахмурившееся лицо женщины.

Марина усмехнулась, и, обнажив острые, мелкие, белые зубы, сказала: «Вы, Иван

Мартынович, что – теперь всех рыжих, кои на дороге попадутся, сюда таскать будете? Сей

мужик на Воронцова-Вельяминова ничуть не похож, и, - Марина повела носом, - пусть

убирается отсюда, от него потом воняет, и вши, наверняка, есть».

-Ну, - грубо сказал Заруцкий, - не слышал, что ли? Иди себе, работай далее.

Он подтолкнул Федора к деревянной, обветшалой двери, что вела на узкую, заплеванную

лестницу. Мужчина еще успел поклониться, и что-то пробормотать, и Заруцкий, бросив ему

какую-то медь, велел: «Иди, иди, воняет от тебя, государыня к такому не привыкла».

Во дворе Кремля Федор прислонился к деревянным, толстым кольям стены, и,

перекрестившись, подумал: «Господи, спасибо тебе. Вернусь в Москву, свечку поставлю

Федору Стратилату, моему заступнику небесному».

Вокруг было еще шумно, у костров были слышны пьяные голоса, лай собак, на реке кто-то

визжал, и Федор не сразу услышал тихий голос сзади: «Пан Теодор...»

Она стояла, смотря в землю, часто, прерывисто дыша.

-Идите, пан Теодор, - маленькие руки комкали, рвали застиранный кружевной платок, - там

Заруцкий и он, - голос женщины на мгновение прервался, - пить засели, это на всю ночь.

Идите, пожалуйста.

Федор, не понимая, что делает, взял ее за нежное запястье и жестко, коротко сказал:

«Перейди мост, там, в перелеске, изба есть заброшенная».

Марина кивнула, так и не поднимая глаз, и Федор, развернувшись, пошел к воротам Кремля.

«Хочу и возьму, - подумал он грубо, наклоняясь, забирая у спящего солдата оловянную

флягу. «Плевать на все». Он поднял валявшуюся в пыли плеть, и, оглянулся, - женщина все

стояла, глядя ему вслед. В свете факелов ее глаза казались темными, бездонными – будто

пропасть.

Дрова медленно, нехотя разгорались, пламя играло синими языками, лизало влажную кору и

Федор, откинувшись к стене, отпив из фляги, повертел в руках плеть.

-Не надо бы, - вдруг тяжело, горько подумал мужчина. «Сим ты Лизавету не вернешь, Федор

Петрович, спит она где-то, в земле сырой, и теперь уж только на небесах с ней встретишься.

Не обманывай себя».

Он закрыл глаза и вспомнил костер, что жарко горел в сложенном из озерных камней очаге,

и ее обнаженное, мерцающее белизной тело – на медвежьей шкуре, что покрывало ложе.

«Еще? – шепнул он, прижимая жену к лавке, чуть щекоча рукояткой плети у нее между

ногами.

Лиза повернула каштановую, растрепанную голову и прижалась губами к его руке. «Как

хорошо!, - крикнула она, - как хорошо, Федя, еще, еще, пожалуйста!»

Он поцеловал теплую, гладкую спину, и усмехнулся: «Как на Москву вернетесь, я тебя в

Перейти на страницу:

Похожие книги